Тэд Уильямс - Скала прощания

Таузер кивнул и позволил Джошуа помочь ему подняться.

— Немножко тепла не повредит, мой принц. Я ощущаю холод в костях, и мне это не нравится.

— Тем лучше посидеть у костра в сырую ночь, — он повел старого шута назад, к костру.

Костер угасал, а незнакомые звезды Таузера все кружили в небе над головой. Глаза Джошуа были устремлены наверх, когда рука Воршевы тронула его за плечо. Она стояла рядом с ним, держа одеяло.

— Пошли, Джошуа, — сказал она, — ляжем спать у реки.

Он огляделся. Все спали, кроме Деорнота и Стренгьярда, которые тихо беседовали у костра.

— Думаю, я не должен оставлять своих людей одних.

— Оставлять своих людей? — в ее голосе послышалось раздражение, но через миг оно уступило месту тихому смеху. Она потрясла головой, и ее черные волосы упали на лицо — Ты никогда не изменишься. Я ведь теперь твоя жена. Ты этого не забыл? Мы уже четыре ночи проехали так, как будто не было никакой свадьбы, потому что ты боялся преследования королевских солдат и хотел быть поближе к остальным. Ты все еще боишься?

Он взглянул на нее. Губы его растянулись в улыбке.

— Не этой ночью. — Он поднялся и обнял ее тонкую талию, ощутив гибкую спину. — Ну пойдем к реке.

Джошуа оставил свои сапоги у огня, и они пошли вместе босиком по сырой траве, пока свет догорающего костра не исчез позади. Бормотание реки стало громче, когда они половши к песчаной полосе у воды. Воршева развернула одеяло и опустилась на него. Джошуа присоединился к ней укутав ее и себя своим толстым плащом. Какое-то время они лежали молча возле темного Стефпода, наблюдая луну в окружении ее придворных — звезд. Голова Воршевы лежала на груди Джошуа, ее вымытые в реке волосы — у его щеки.

— Не думай, что если мы должны были сократить брачный обряд, наша свадьба стала меньше значить для меня, — сказал он наконец. — Обещаю, что когда-нибудь наша жизнь станет такой, какой она должна быть. Ты станешь хозяйкой большого дома, а не изгнанницей в диких степях.

— Боги-покровители моего клана! Ну и глупец ты, Джошуа, — сказала она. — Неужели ты думаешь, мне важно, в каком доме жить? — Она поцеловала его, теснее прижимаясь к нему. — Дурачок… Глупый, глупый, глупый… — Горячее дыхание обдало его лицо.

Больше они не говорили. Звезды сверкали для них в небе, а река пела им песни.

Деорнот проснулся на рассвете от плача Лилит. Он сначала не мог понять, что в том странного. Но это был первый звук, который он услышал от ребенка.

Рассеялись последние остатки сна: он стоял перед огромным белым деревом, а его листьями были языки пламени. Он схватился за рукоятку меча. Поднявшись, он увидел, что герцогиня Гутрун держит девочку на коленях, а отец Стренгьярд по-черепашьи поднял голову из плаща; его клочковатые рыжие волосы были влажными от росы.

— Что случилось? — спросил Деорнот.

Гутрун покачала головой:

— Не знаю. Она, бедняжка, разбудила меня плачем. — Герцогиня пыталась прижать Лилит к груди, но та откидывалась назад. Она продолжала плакать, глаза ее были широко раскрыты и смотрели в небо. — Что случилось, малышка? Что случилось? — уговаривала ее Гутрун.

Лилит вытащила руку из объятий женщины и дрожащими пальцами указала на северный горизонт. Деорнот не видел там ничего, кроме черного кулака туч на самом отдаленном краю неба.

— Там что-то есть?

Плач ребенка перешел во всхлипывания. Она снова указал па горизонт, потом отвернулась и уткнула лицо в колени Гутрун.

— Просто плохой сон, вот и все, — тихо говорила герцогиня. — Успокойся, малышка, просто дурной сон…

Неожиданно рядом с ними оказался Джошуа. В руке его был обнаженный Найдл. На принце были лишь дорожные штаны; его стройная фигура бледно светилась в утреннем свете.

— Что случилось? — спросил он.

Деорнот указал на темный горизонт.

— Девочка увидела там что-то и заплакала.

Джошуа помрачнел:

— Мы, свидетели последних дней Наглимунда, должны обратить на это внимание. Там безобразное скопление грозовых туч. — Он оглядел мокрые луга вокруг. — Мы устали, — сказал он, — но нам следует прибавить ходу. Мне вид этой бури нравится не больше, чем этому ребенку. Вряд ли нам удастся подыскать какое-то убежище на этой открытой равнине, пока не достигнем Скалы прощания, о которой говорила Джулой. — Он повернулся к Изорну и остальным членам отряда, которые только начинали пробуждаться. — Седлайте коней! Позавтракаем в дороге. Быстрее! Тут нам придется забыть, что такое обычная гроза. Надо постараться, чтобы эта буря нас не настигла.

Долина реки продолжала углубляться. Растительность стала гуще и пышнее, среди лугов появлялись рощицы берез, заросли ольхи и купы странных деревьев с серебристой листвой и стройными стволами, вросшими в мох.

У отряда Джошуа не было времени любоваться этими новыми видами. Они бешено скакали весь день, остановившись лишь на краткий отдых во второй половине дня, а затем продолжили путь даже после того, как солнце закатилось за горизонт и сумерки стерли с земли самые яркие краски. Грозные облака теперь закрыли большую часть северного неба.

Пока остальные сооружали круг из камня и разводили большой огонь, так как дров теперь было предостаточно, Деорнот и Изорн повели лошадей к реке.

— Теперь не нужно тащиться пешком, — сказал Изорн, отстегнув седельные сумки, которые мягко соскользнули на траву. — Есть за что благодарить Эйдона.

— Это точно, — Деорнот потрепал Вилдаликса. Капли пота на шее лошади уже остыли на вечернем ветерке. Деорнот насухо обтер его, прежде чем перейти к коню Джошуа Виньяфоду. — Это, пожалуй, самое большее, за что мы можем поблагодарить его.

— Мы живы, — сказал Изорн укоризненно. Его широкое лицо было серьезно. — Мои жена и дети в безопасности у Тоннруда в Скогги, а я здесь, чтобы защищать свою мать. — Он намеренно избегал упоминания о своем отце Изгримнуре, от которого не было известий с тех пор, как герцог покинул Наглимунд.

Деорнот ничего не сказал, ему была понятна тревога Изорна: все знали о привязанности его риммерского друга к отцу. Он даже, пожалуй, завидовал Изорну и жалел, что не испытывает подобных чувств к собственному отцу. Деорнот не в состоянии был выполнить Божий завет почитания отца своего. Несмотря на рыцарские идеалы, ему никак не удавалось почувствовать что-либо большее, чем сдержанное уважение, и он совершенно не питал любви к этому старому тирану со скудной душонкой, превратившему детство Деорнота в сплошную пытку.

— Изорн, — сказал он наконец, поразмыслив, — когда-нибудь, когда все станет по-прежнему, так, как было до всего этого, и мы будем рассказывать о пережитом нашим внукам, что мы им скажем? — Ветер усилился, раскачивая ветви ив.

Его друг не отозвался. Деорнот выпрямился и взглянул поверх конской спины туда, где стоял Изорн, держа поводья лошадей, опустивших морды к воде. Риммерсман казался просто неясным силуэтом на фоне серо-лилового вечернего неба.