Тэд Уильямс - Башня Зеленого Ангела

Ступени вились вверх, и, сделав два десятка шагов, он подошел к толстой деревянной двери во внутренней стене. Облегчение нахлынуло на него: он спрячется в этой комнате и осторожно выглянет в щель, чтобы увидеть, кто поднимается вслед за ним. Он сделал это открытие в самый последний момент: как он ни спешил, шаги за его спиной становились все громче.

Дверь подалась внутрь, Саймон заглянул в темноту за ней и вошел. Пол, казалось, качнулся под его ногами, когда он повернулся и стал закрывать дверь. Он отступил в сторону, чтобы дать двери закрыться, и нога его ушла в пустоту.

Саймон вскрикнул от ужаса и схватился за ручку двери. Дверь распахнулась и толкнула Саймона еще дальше, когда он пытался нащупать ногой опору. От страха рука, державшаяся за ручку двери, взмокла и начала скользить. Свет факела показал, что твердый пол простирался примерно на локоть от порога. Дальше плиты обрушились, и под ними Саймон не мог разглядеть ничего, кроме темноты.

Он с трудом восстановил равновесие, когда огромный и ужасный колокол зазвонил во второй раз. Мир вокруг него обрушился, и комната без пола наполнилась светом и прыгающими языками пламени. Меч, который он крепко сжимал, даже повиснув над пропастью, вырвался из его рук и упал. Мгновением позже пламя пропало, и Саймон пошатывался на краю пола. Сверкающий Гвоздь — драгоценная, драгоценнная вещь, надежда всего мира — исчез в темноте внизу. Шаги, остановившиеся во время звона колокола, зазвучали снова. Саймон закрыл дверь и прижался к ней спиной, стоя на узкой полоске дерева над черной пустотой. Он слышал, как кто-то прошел мимо его убежища и двинулся вверх по ступенькам, но Саймону уже было все равно. Сверкающий Гвоздь был потерян.

Они были так высоко. Стены лестничного колодца, казалось, прогнулись внутрь, пытаясь поглотить ее, как жадная пасть. Мириамель покачнулась. Если этот оглушительный колокол прозвонит четвертый раз, она обязательно потеряет равновесие и упадет. Тогда она бесконечно будет катиться, стукаясь о ступени.

— Мы почти приходили, — прошептал Бинабик.

— Я знаю. — Она чувствовала нечто ожидающее их наверху. Сам воздух, казалось, дрожал. — Не знаю, смогу ли войти туда.

Тролль взял ее за руку:

— Я тоже питаю страх. — (Она едва слышала его сквозь рев ветра.) — Но ваш дядя местополагается там, Камарис уносил меч в это место, и Прейратс тоже там.

— И отец.

Бинабик кивнул. Мириамель сделала глубокий вдох и посмотрела туда, где из-за изгиба лестницы сочился слабый алый свет. Смерть и даже нечто худшее ждало ее там. Она знала, что должна идти, но понимала с ужасающей ясностью, что, как только будет сделан следующий шаг, мир, который она знала, начнет рушиться. Мириамель провела руками по взмокшему лбу:

— Я готова.

Дымный свет пульсировал там, где ступеньки выходили в комнату наверху. Снаружи рычал гром. Мириамель сжала руку Бинабика, потом похлопала себя по поясу, нащупывая кинжал, который она взяла из холодной неподвижной руки одного из людей Изорна, потом достала из мешка стрелу и вложила ее в лук. Один раз Прейратс был ранен, — даже если она не убьет его, то, возможно, сможет обеспечить им свободу действий на некоторое время. Они шагнули наверх, навстречу кровавому свету.

Худые ноги Тиамака были первым, что она увидела. Вранн неподвижно лежал у стены, его штаны задрались до колен. Она подавила крик и проглотила ком, подступивший к горлу, потом поднялась немного выше. Ветер ударил ей в лицо.

Темные облака неслись по небу за высокими окнами, их неровные края были озарены красными лучами Звезды завоевателя. Снежинки кружились как пепел под потолком комнаты у огромных колоколов. Ощущение того, что мир находился в подвешенном состоянии, ощущение ожидания, было очень сильным. Мириамель задыхалась.

Она услышала, как Бинабик рядом с ней издал какой-то приглушенный звук. Камарис стоял на коленях на полу под позеленевшими колоколами, плечи его тряслись, черный Торн стоял перед ним, как святое древо. В нескольких шагах от него стоял Прейратс, алая ряса священника развевалась на ветру. Но внимание Мириамели было приковано не к ним.

— Папа? — спросила она почти шепотом.

Король приподнял голову, но движение, казалось, длилось очень долго. Лицо его было тощим, как у скелета, глаза запали и светились слабым приглушенным светом. Он смотрел на нее, и Мириамель чувствовала, что разрывается на части. Ей хотелось плакать, смеяться, броситься к нему и как-то помочь стать прежним, и в то же время другая ее часть хотела увидеть это существо, притворяющееся им — которое не могло быть человеком, растившим ее, — уничтоженным, сметенным вниз, во тьму, чтобы оно уже не смогло потревожить ее ни любовью, ни ужасом.

— Папа?! — На этот раз голос прозвучал громче.

Прейратс склонил голову в ее сторону. Раздражение мелькнуло на его безволосом лице.

— Вы видите? Они не обращают никакого внимания, ваше величество, — сказал он королю. — Они вечно лезут туда, куда не следует. Не удивительно, что корона так обременяла вас.

Элиас пожал плечами от ярости или нетерпения. Лицо его обмякло.

— Убери ее.

— Отец, подожди! — закричала она и сделала шаг вперед. — Помоги нам Бог, не делай этого! Я прошла полмира, чтобы поговорить с тобой! Не делай этого!

Прейратс поднял руки и сказал что-то, чего она не расслышала. Внезапно что-то невидимое охватило ее, цепляясь и обжигая. Они с Бинабиком оказались отброшенными к стене; ее сумка сорвалась с плеча и упала на пол, рассыпав по комнате содержимое. Лук выпал из ее руки и отскочил в сторону. Она сопротивлялась, но невидимая сила давала ей возможность делать только бесцельные судорожные движения. Она не могла двинуться вперед. Бинабик рядом с ней тоже сопротивлялся, и тоже безрезультатно. Они были беспомощны.

— Отошли ее прочь! — повторил Элиас, на этот раз более сердито. Глаза его смотрели куда угодно, только не на нее.

— Нет, ваше величество, — возразил священник, — разрешите ей остаться. Пусть посмотрит. Из всех людей в мире именно ваш брат, — он указал на что-то, чего не видела Мириамель, — который, к сожалению, не может теперь оценить это, и ваша предательница дочь вынудили вас пойти этим путем. — Он усмехнулся. — Но они не знали, что решение, которое вы приняли, сделает вас даже более великим, чем раньше.

— Ей больно? — резко спросил король. — Она больше мне не дочь — но я не потерплю, чтобы ты мучил ее.

— Никакой боли, ваше величество, — сказал священник. — Они с троллем попросту будут… наблюдать.

— Очень хорошо. — Король наконец встретил ее взгляд, прищурившись, словно она стояла очень далеко от него. — Если бы ты только послушалась, — сказал он холодно, — если бы ты только подчинилась мне…