Олаф Бьорн Локнит - Песчаные небеса

Стук копыт донесся из узкого переулка, и Конан метнулся было под арку, будучи уверенным, что опять наткнулся на разъезд стражи, но, осторожно выглянув, понял – случай послал ему то, что и требовалось: лошадь. Да какую!..

Усадив Мирдани на землю, киммериец выскочил на дорогу перед всадником и бедная лошадка так шарахнулась от внезапно появившегося и настолько неприятно знакомого ей человека, что старый и седой наездник едва не свалился на мостовую.

– Нет, ну, вы подумайте, кого на этот раз принесло на мою старую голову? – прокартавил восседавший в седле старец. – Юноша, у вас-таки с головой все в порядке или мне отвести вас к лекарю?

Старый длиннобородый шемит взирал на Конана из-под густых черных бровей крайне неодобрительно. От резкого рывка лошади широкополая шляпа его сползла на затылок, а сам он судорожно вцепился в луку седла.

– Мне нужна твоя лошадь, – твердо заявил Конан, с легким изумлением оглядывая кобылу, прежде принадлежавшую Турлей-Хану, и которую не далее как вчера сам отдал владельцу “Тыквы”. Ну и встреча!

– Юноша, а вы считаете, что она мне не нужна? – поднял одну бровь шемит. – И, кроме того, почему такая манера бродить по городу по ночам?

– Лошадь отдай, – тихо, но очень настойчиво повторил киммериец. – Слазь!

– Зачем? – поднял вторую бровь шемит. – Я еще раз предлагаю вам, молодой человек, посоветоваться с лекарем насчет вашей головы. Или вы думаете, что она у вас не больна? Зачем разумному человеку эта старая и жирная кобыла, которой давно место на живодерне?

Конан протянул руку к узде, но лошадь снова отпрянула от варвара, будто от волка, бешено сверкнув белками глаз. Грязь уже начала сходить с ее боков, обнажая белую шерсть, отчего некогда красивое и благородное животное теперь казалось пораженным лишаем.

– Слезай с лошади, старый дурень! – рявкнул Конан. – Или ты лишишься не только ее!

– То есть? – невозмутимо спросил шемит, явно не понимая, что играет с огнем, но отчего-то ярость у киммерийца сменилась весельем.

– Я не один, а с женщиной, – заговорщицким шепотом произнес варвар. – Она сбежала из дома. Мы хотим скрыться из города. Так ты дашь нам лошадь?

– С э-э… женщиной? Она из почтенной семьи? – заинтересованно спросил старец. – Как, наверно, огорчатся ее родители…

– Я заплачу за твоего скакуна, – снова зашептал киммериец. – Много!

– Да разве за такого красавца, верней, красавицу…

– Много! – подтвердил Конан, не желая выслушивать дифирамбы в адрес кобылы, которую лично украл у пятитысячника не далее, как две ночи назад.

– Сколько? – серьезно сдвинув брови, вопросил шемит.

– А сколько ты хочешь? – не отставал Конан.

– А сколько у вас есть?

– А почем ты ее брал?

– Юноша, отчего вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

– Разве?

Шемит сдался. Покрутив пальцем бороду, он неодобрительно глянул на Конана, и, вздохнув, сказал:

– Ваша мама не была шемиткой? Видит Митра, это прямо-таки разорение, но вы дадите за кобылу десять империалов Илдиза?

– Почему не дать? – подхватил киммериец, и, понизив голос, добавил: – А у тебя не было внебрачного сына?

– А почему он должен был быть? – ухмыльнулся старец. – Когда я могу получить деньги?

– А когда ты слезешь с моей лошади?

Несмотря на то, что препирательства со старым шемитом доставляли массу удовольствия, Конан оглядывался по сторонам, ожидая в любой момент появления разъезда. Улица была достаточно широкой, чтобы легко заметить в предрассветных сумерках грязно-белую лошадь, ее всадника и еще двух человек.

– Таки где мои деньги? – продолжал настаивать шемит, с кряхтением выползая из седла. Конан вежливо подал ему руку, помогая утвердиться на ногах. – Ах, молодой человек, знали бы вы, где мне пришлось провести эту ночь, а теперь еще придется добираться до дома пешком, калеча и без того больные старые ноги. Если бы вы знали, как я болен, вы бы дали мне двенадцать империалов… А как дороги лекарства и услуги лекарей?! А еще я хотел съездить в Асгалун – это в Шеме, ну, вы знаете… У меня там живет троюродная сестра моей покойной матушки, и вы представляете, у нее та же самая болезнь, что и…

– Еще не надоело? – буркнул Конан, отвязывая мешок с золотом от пояса.

– А как мне могут надоесть мои болезни – это же все, что у меня осталось, после того, как я отдал вам лошадь за бесценок?..

– Мирдани, иди сюда, – обернулся Конан, и, когда девушка подошла, шемит снова заговорил:

– Так это таки ее вы украли из родительского гнезда? Деточка, да как же вы согласились на такое?

– Да так, – пожала плечами Мирдани и, теребя уголок капюшона, которым по привычке попыталась закрыть лицо от неизвестного мужчины, смущенно добавила: – Меня и не спросили…

– Бедное дитя! – всплеснул руками шемит. – Скажите, у вас было богатое приданое?

– Папа говорил, что богатое…

– Хватит болтать! – рыкнул Конан. – Держи свои деньги и беги домой, дедушка, спать. Да советую тебе забыть, что ты нас видел.

– Вы хотите купить кусочек моей памяти? – хитро прищурив глаза и склонив набок голову, сказал старец.

– Ах ты… Ладно, на тебе еще пять империалов и проваливай!

Конан начал вытряхивать из мешочка золотые монеты, но тут Мирдани приглушенно вскрикнул и дернула киммерийца за рукав.

– Факелы! – она указала вверх по улице, где мелькнули несколько красноватых огоньков. В тот же миг до слуха киммерийца донесся топот копыт. Вот сейчас терять время совсем не стоило, и северянин, швырнув на землю мешочек так, что монеты рассыпались золотым дождем по мостовой, сгреб Мирдани в охапку, усадил на кобылу, а затем сам вскочил в седло позади девушки и ударил пятками испачканные подсохшей грязью бока животного. Кобыла рванулась, взяв с места в галоп, с непривычной для нее прытью, и киммериец так и не услышал последнюю фразу старика-шемита, который, нагнувшись, собирал столь неожиданно свалившееся на него состояние одной рукой, а другой потирал согбенную спину:

– И все таки этому молодому человеку просто необходимо сходить к лекарю…

Свернув на темную улочку, Конан придержал лошадь, пустив ее шагом – погони пока не было слышно, и не стоило переутомлять изнеженную тварь, бока которой уже порядочно взмокли, и к потекам грязи добавились темные пятна пота. Этот квартал киммерийцу был незнаком и подавно, но теперь Конан сориентировался и видел, что город здесь плавно спускается с холма к гавани.

– Ну, пока, красавчик! Надеюсь, тебе понравилось? – в утренней тишине резко и странно прозвучал грудной женский голос с мягкой хрипотцой. В десяти шагах от Конана открылась дверь на улицу, и на пороге возникли две фигуры: мужская и женская, причем последняя была раза в два шире и на голову выше первой. Мужчина, пошатываясь, беспрестанно оборачиваясь и помахивая рукой, двинулся по мостовой неуверенным зигзагом, а дама, по-хозяйски оглядев улицу, остановила взгляд больших, ну прямо коровьих, глаз на всаднике, прищурилась, сделала пару шагов навстречу, наморщила лоб, словно что-то вспоминая. Вдруг лицо женщины неожиданно озарила широкая, радостная улыбка.