Ольга Погодина - Небесное испытание

Никого не было. Посреди пустоши лежал залитый кровью труп преступника и горка серого песка…

– Мой господин! – Поток ужасных воспоминаний был прерван. Эхэ-Гэсэр оглянулся к своему слуге, старому Уке, который служил еще отцу: несмотря на его очевидную старческую немощь, старик был одним из немногих, кому Эхэ мог доверять. – Донесение от Эгце.

Эгце был его заместителем. Низкорослый для ургаша и коренастый, он, с порога кивком поприветствовав командира, достал из-за пазухи тубу, на которой Эхэ издали узнал печать Почтового Двора – поста, поставленного в горах на перехват птичьей почты, если бы кому-то пришло в голову воспользоваться таким видом связи. Смена из двух часовых, сменявших друг друга на новую и полную луну, считалась величайшей отрадой для ленивых, так как делать там было совершенно нечего. И вот, после многих лет…

– Кто-то послал два письма в сторону куаньлинов, – сказал Эгце, хмуря брови. – Должно быть, наш куаньлинский друг здесь не только для проявления дружелюбия.

– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Эхэ-Гэсэр и протянул руку. Ему на руки выпало два исписанных листка бумаги.

– На обоих листках одинаковый текст на первый взгляд. Однако может быть зашифровано, – кивнул Эгце. – Прислать кого-нибудь?

– Не надо, – медленно ответил Эхэ-Гэсэр. – Я попытаюсь… сам. Больше ничего? – Он остро глянул на помощника.

– Ничего.

– Тогда ступай. – Эхэ-Гэсэру не терпелось приступить к расшифровке. Ему всегда нравилось это занятие, и он справедливо мог гордиться собственноручно разработанной им для князя системой ключей для шифровки сообщений. Которые с тех пор всегда мог читать свободно, так как произведенные князем замены были чересчур неумелыми.

Солнце еще не коснулось земли, когда Эхэ-Гэсэр вызвал Эгце еще раз и, невозмутимо улыбаясь, вручил ему оба послания:

– Их надо доставить по назначению. По возможности не обнаруживая того, что их просматривали.

– То есть… в них нет ничего… особенного? – с нажимом спросил Эгце.

Глаза Эхэ-Гэсэра сузились, как у хищника, готовящегося к прыжку.

– Ничего, – опасно мягким тоном произнес он. – Совершенно ничего.

Через два дня после того достопамятного приема лазутчики доложили, что по плоскогорью Танг движутся люди. Их численность они оценили так же, как и в прошлый раз. Эхэ-Гэсэр сообщил об этом на спешно созванном совете, на котором присутствовал и Юэ. По общему мнению, к перевалу Тэмчиут они подойдут через пять дней. Значит, через два дня им следует выступить самим, для того чтобы занять позиции и оценить местность. Юэ составил детальный план действий своих людей. Его комната была завалена собственноручно нарисованными картами: он понимал, что в отличие от выросших в этих местах ургашей куаньлинам необходимо гораздо более тщательное планирование. Итак, согласно планам, разработанным Эхэ-Гэсэром, следовало охранять каждый из трех ведущих в Ургах путей. Военачальник склонялся к тому, что, возможно, идущие по плоскогорью Танг люди – это передовой отряд, а какие-то группы будут пытаться пройти другим путем и особо настаивал на охране всех трех. Юэ не мог не согласиться с разумностью его доводов: если его сведения верны, и впрямь на то похоже. Только самоубийца или очень самонадеянный человек будет пытаться штурмовать неприступное горное царство с десятью тысячами плохо обученных варваров. И он не мог винить Эхэ-Гэсэра в том, что тот оставил охранять столицу отборные войска: во-первых, он и сам выслал бы чужеземцев на передовую, а во-вторых, всегда может произойти нечто непредвиденное.

Неохотно, но он все-таки выделил Юэ еще пятьсот человек. Всего, как понял Юэ по тщательно скрываемым недомолвкам, обмену взглядами и прочим признакам, Ургах сейчас поднял на копье около пятидесяти тысяч воинов. Но, судя по некоторым признакам, на самом деле в Ургахе не менее чем стотысячное войско. Если князь выставит его против десяти тысяч варваров, он будет выглядеть смешно, Юэ понимал это.

Уже перед самым выступлением к нему подбежал запыхавшийся Шанти. В руках он сжимал сложенный во много раз листок. Печать Юэ узнал сразу. Он жадно впился в лист, ощупывая его: возможно, это послание тоже «с секретом». Почерком Бастэ на листе было начертано:

Это было старинное стихотворение из поэмы «Любовный напиток из Ургаха», написанной сто пятьдесят осеней назад и с тех пор неоднократно разыгрываемой в театральных представлениях. По его сюжету героиня чуть не вышла по ошибке замуж за богатого сановника, очарованная изысканными посланиями, которые на самом деле писал находящийся в ее свите переодетый принц. Юэ похолодел. Ему уже не было нужды читать зашифрованное послание, нанесенное вначале. Бастэ нашел способ сразу дать ему понять то, что хотел: планы поменялись, и ему следует обернуться и поддерживать того, кого он считал необходимым уничтожить. Правящего князя.

Юэ почувствовал, что, несмотря на холод, покрывается липким потом. То, что он еще утром считал своим преимуществом – численный перевес врага, – становился угрозой. Он лихорадочно пытался себе представить, как ему следует известить Гуй Бо.

Воины в полном боевом построении ждали его во дворе. Юэ уже плюнул на куаньлинские церемонии и приказал им всем поутру натереться жиром, как это делают местные монахи и крестьяне. По крайней мере лицо не так жгло ветром. Юэ вскочил на коня, суеверно стараясь не наступить на собственную тень: это считалось плохой приметой. На душе у него было скверно. Если уж ему придется умереть, хотелось бы знать за что.

Они выехали под рев куаньлинских труб, породивших в горах долгое эхо. Юэ поглядывал на ослепительное солнце: он на какое-то время запретил себе думать о послании Бастэ и его последствиях. Ему необходимо успокоиться, так как Юэ знал за собой недостаток – излишнюю торопливость, ведущую к неоправданным решениям. Сейчас он командует не одной сотней, а пятьюдесятью. И даже больше.

Месяц Инея в Ургахе принес в горы настоящие метели, прошедшие несколько дней назад и завалившие снегом дороги.

«Для настоящих лавин еще рано, – сказал ему напоследок настоятель, щурясь на солнце, горевшее в сиреневом небе белым холодным огнем. – В ближайшие дни будет холодно и ясно».

Юэ прислушивался к тому, как хрустит под копытами снег – мелкий, жесткий, вовсе не похожий на мягкие белые хлопья, каким он представлял снег в Нижнем Утуне, ежился от резкого ветра под своими мехами и думал о том, скольким из них предстоит умереть.