Виктория Шавина - Научи меня летать

Келеф молча спустился с возвышения. Воины расступились, выпуская его на площадь.

— О! — развеселился беловолосый. — Я полагаю, это значит: да.

Копья вынесли два воина и положили на середине площади, рядом. Ченьхе сразу же поднял одно и выставил перед собой, а затем, не отходя далеко, сделал свободной рукой приглашающий жест.

— Нападайте, — предложил он.

Толпа завопила и смолкла. Её бормотание напоминало шум прибоя, изредка его прорезали невнятные вскрики.

Келеф приблизился, наклонился и поднял копьё. К чести Ченьхе, тот не стал бить безоружного. Люди закричали снова, им уже надоело ждать. Беловолосый с самого начала знал, что последний бой закончится быстро. Ещё когда они с отцом планировали турнир, он видел это ясно: один удар и блистательная победа. Но Каогре — давно утративший вкус к сражениям старик — был непреклонен.

— Это существо другого народа, — говорил он, со значением поднимая указательный палец. — Будь осторожен, как никогда прежде, измотай его, нащупай слабые места. Не вкладывай всё внимание в единственный удар, не открывайся. Кто знает, что оно может.

«И он пугал меня этим? — не мог поверить Ченьхе, разглядывая своего противника. — Я точно знаю, что оно не может: пережить сквозную рану в живот».

Существо, глупое, стояло в полутора шагах от него и совсем не думало о защите. Силач ударил копьём, быстро и точно, на пределе своих возможностей — ни один человек не увернулся бы от такого удара, он бы даже не успел его увидеть. Ченьхе вложил всю свою силу в стремительное движение сверкающего острия, оно стало его мыслью и телом. Он должен был пробить наверняка, даже если под платьем у противника чешуя из стальных пластин.

И он оказался прав. Бой закончился в один удар.

Остриё не встретило преграды на своём пути, Ченьхе потерял равновесие, и тут что-то врезалось ему в живот и взорвалось мучительной болью.

У людей перехватило дыхание, когда беловолосый, едва начав движение, вдруг согнулся и упал на колени, выронив оружие. У него началась рвота. Никто не двинулся ему помочь — летни не поняли, что произошло. Самые наблюдательные заметили, что существо в чёрном как будто мгновенно сместилось не меньше чем на айрер в сторону, но сами себе не верили. Пока они, напуганные и притихшие, пытались подобрать объяснение, победитель возвратился к возвышению, по-прежнему держа в руках копьё. Воины, до того невозмутимые, теперь творили отвращающие зло жесты и старались отойти от чужого существа как можно дальше.

Неожиданно один из отказавших силачу противников крикнул:

— Ну что, Ченьхе, проучили тебя? Получил? На всякого найдётся управа!

И, словно прорвало плотину, со всех сторон хлынули голоса, полные ненависти и ликования.

Парва-уан поднялся со своего места будто бы для того, чтобы поздравить победителя.

— Не умно, — отчётливо выговорил он, глядя в лицо Сил'ан, хотя ему и пришлось для этого запрокинуть голову. — Ждите мести. Теперь он не остановится ни перед чем.

Издалека экипаж был похож на упрямое насекомое, ползущее по рыжеватой скатерти к краю стола. Вскоре после того, как он скрылся за горизонтом, Надани бросилась к шкафу и начала одеваться, чтобы спуститься вниз и отдать слугам приказ закладывать карету. Тут же она вспомнила, что второй кареты нет, если не считать таковой неосязаемый для людей призрак, на котором приехали чудовища.

Женщина торопливо перебрала варианты. Что если верхом? Обручи под юбкой не позволят сесть в седло. Тогда переодеться! Но нельзя же появиться перед правителями соседних владений в чужеземном наряде.

Что ж, значит взять летнее платье с собою, догнать карету, велеть Хину и Тадонгу возвращаться в крепость, самой же сменить одежду и отправляться с уаном!

Это решение недолго казалось Надани идеальным. В одной нижней юбке она металась по комнате — иллюзия действия немного успокаивала её. Теперь, когда Сил'ан не было в крепости, страх перед встречей с ним быстро слабел, и женщина уже не понимала, как могла лишить Хина своей защиты. Её сын отправлялся в чужие края, прямо в логово врагов, да ещё в компании двух чудовищ — бедный беззащитный малыш! Воображение рисовало Надани картины, одну другой страшней: Хина заколдовывали, бросали в пустыне, приносили в жертву, делали из него раковину для ещё одной твари уану сродни. Фантазии вызывали всё больший ужас и всё меньшее доверие. В какой-то момент женщине удалось взять себя в руки.

— Это же турнир, праздник, — заговорила она вслух. — Он повеселится, Тадонг присмотрит за ним. Всё будет хорошо. Мы первый раз получили приглашение, и это прекрасно, что Хин уже в детстве увидит, каковы настоящие уаны, а я постараюсь, чтобы он меньше внимания обращал на нашего… актёра — не более того. Может быть, Хину поездка даже пойдёт на пользу: научит его желать победы, а не поражения, избавит от странностей. Он увидит, какими должны быть мужчины — Тадонг, увы, не слишком хороший пример. Всё к лучшему.

Последнюю фразу Надани повторила несколько раз и, так успокоив себя, переоделась в ночную рубашку и убрала платье в шкаф. Не зная, чем заняться, она принялась рассматривать драгоценности, которые хранила в резной шкатулке из кости, но её мысли постоянно возвращались к сыну.

Женщина вспомнила о времени, не столь далёком, когда он был совсем маленьким, нуждался в ней и, возможно, любил свою мать. Она не раз говорила Гебье, что отношения с Хином разладились не по её вине, а потому и не в её силах вернуть им прежний характер. Теперь она подумала, что хотя бы попытается.

Тревога не отпускала её. Измученная, Надани не смогла уснуть: виски пульсировали — рой мыслей бился в них, жужжа и звеня. Ночь тянулась невыносимо долго, а поутру небеса просветлели за один взмах ресниц, словно кто-то зажёг свечу в вазе синего стекла. Не поднимаясь с постели, женщина смотрела в окно. Она понимала, что уже ничего не сможет изменить, даже если будет гнать ящера во весь опор, и чувствовала облегчение.

День встретил Надани раскалённым небом, землёй и песком, отвесными солнечными лучами и вечным запахом пыли. Сонные стражники прятались в тени под навесами, сторожевой спал в гамаке. Ни приезд лятхов, ни отсутствие Хина, ни то, что творилось у женщины в душе, не изменило привычного порядка вещей. Надани вдруг подумала, что мир отнюдь не жесток — он равнодушен.

Возвращения уана ожидали на пятый день, но уже утром четвёртого женщину разбудил скрип цепей — опускали мост. Быть может, это стражникам захотелось пройтись до деревни, и всё же Надани торопливо кликнула служанку. Та, сама едва одетая, выпалила, едва переступила порог:

— Вернулись, госпожа!

— Все? — быстро спросила женщина.