Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда…

Время от времени нам попадались развилки, и тогда проводник сначала жестом показывал, куда надо будет идти, и лишь потом двигался туда сам. Он ещё и оглядывался, проверяя, правильно ли я выбрал дорогу.

В Хоббитоне нет болот. И из всех не вполне хоббитских дел, которыми мне приходилось заниматься, хождение по болоту, наверное, самое нехоббитское. Я ненавижу ходьбу по горам, но по сравнению с тем, что я испытываю к болотам, эта ненависть блекнет, как краски леса поздней осенью. Если мне предложат выбор: ходить по болоту день или месяц – по горам, я предпочту горы. В них, по крайней мере, земля не уходит из-под ног и нельзя утонуть там, где стоишь. Даже в камышовой лодчонке на стремнине Андуина я чувствовал себя увереннее. Там вокруг была честная вода. А болото – ни вода, ни земля. Сплошное предательство вместо почвы под ногами.

Не могу сказать точно, сколько продолжались мои мучения. Довольно долго. А может быть, мне это показалось. Но в какое-то мгновение наш проводник остановился и сказал: «Можно подойти, дальше тропа сплошная. Теперь пойдёте одни». Он показал рукой направление, дождался, пока до нас доберётся Гхажш, и побрёл по тропе обратно.

– Куда он? – спросил я Гхажша. Голос от усталости и напряжения опасной ходьбы дрожал и прерывался.

– В сторожку, – ответил Гхажш. – Мы мимо неё раза три проходили. Я думал, ты заметил.

– Ничего я не видел. Я под ноги смотрел. Он что, всё время на болоте живёт?

– Нет. Они меняются каждую неделю. Всё время на болоте жить – с ума сойдёшь. Пойдём. Скоро на сухое выйдем.

Тыкая шестами по сторонам тропы, мы двинулись в направлении, указанном проводником, и шагов через двадцать тропа вынырнула на поверхность. И хоть она была по-прежнему узка, но одно только осознание того, что я вижу, куда ставлю ногу, доставляло мне огромное удовольствие. К тому же туман над тропой редел, и с каждым нашим шагом вокруг становилось ощутимо светлее. Солнце, раньше видимое лишь серым пятном над головой, становилось всё ярче и, в конце концов, выглянуло в прореху влажной мглы и обрадованно принялось припекать наши макушки.

Тропа под ногами становилась всё шире, пока не превратилась в мощённую чёрными деревянными плахами дорожку. А лес вокруг, против моего ожидания, так и не сгустился, остался обычным лиственным лесом. Почти таким же, как перелески Хоббитона. Нисколько не темнее.

– Мы что? – спросил я Гхажша. – Лес насквозь прошли? Когда он начинался, так же было.

– Нет, – рассмеялся Гхажш. – Пуща, она большая, несколько дней пути в поперечнике. Древние деревья, они только у опушек стоят. Всю южную часть пущи, до дороги от Бъёрна к Долгому озеру, кольцом окружают. Потом – болото. А в середине – остров. Тоже большой, больше десяти лиг – с севера на юг, и лиг шесть с востока на запад. По нему мы и идём. Здесь деревья обычные. Древние вырубили давно. Есть и другие острова в болотах. Поменьше этого. На них тоже живут.

– А на этом? – я запнулся и сбавил шаг. – Дол-Гулдур?

– Когда-то был, – Гхажш тоже замедлился. – Но эту крепость срыли лет полтораста назад. Нынче здесь город огхров. Ты их молот слышал.

– Огхры, это кто? – судя по звуку, что приходил по земле, молот был огромен, и огхры представлялись мне кем-то вроде троллей. Существами огромными и злобными.

– Огхры – это те, кто делает «гхр» – непонятно ответил Гхажш. – Мне трудно перевести. Любая вещь, которая делает тебя сильнее, называется «гхр». Кугхри, например, – он выделил звук в середине слова.

– Они делают оружие, – догадался я.

– Не только, – Гхажш слегка поморщился от моей непонятливости, – разные прочие орудия они тоже делают. Для хозяйства. Плуги, там, бороны. Да мало ли. Даже сапоги, что на тебе. В сапогах ведь ноги не так легко сбиваются от долгой ходьбы, значит, ты становишься сильнее.

– Так они просто ремесленники, – протянул я разочарованно. – Так бы и сказал.

– Нет, – Гхажш помотал головой. – Когда-то, пожалуй, были ремесленниками. Но теперь это совсем другое. Я не знаю, как тебе объяснить. У других народов я не видел людей, которых можно было бы назвать огхрами. Поэтому я не знаю слова на Общем, которым их можно назвать. Сам увидишь, это проще, чем объяснять… Деревня, – и он показал перед собой.

Деревня была окружена деревянным частоколом. Обычным тыном, вроде Заплота между Древлепущей и владениями Брендибэков. Вокруг тына были распаханы огороды. И на этих огородах работали женщины! Много женщин. Несколько десятков. Мой рот сам собой открылся от удивления. Умом я понимал, что у урр-уу-гхай должны быть женщины. Да и Гхажш упоминал в разговоре с мастером Хальмом, что у него целых шесть жён. Но видеть сразу столько женщин-урр-уу-гхай… Это было необычно.

Хотя для женщин ничего необычного, видимо, не происходило. Наверное, они каждый день видели воинов, идущих по деревянной дороге в деревню. Лишь некоторые разгибали спины и смотрели на нас с Гхажшем из-под руки, закрываясь от слепящего солнца. Совершенно так, как и у нас в Хоббитоне любопытные кумушки разглядывают случайных прохожих.

Я вертел головой, пытаясь на ходу разглядеть кого-нибудь поподробнее, но Гхажш, как назло, прибавил ходу, торопясь к воротам, и мне не удавалось почти ничего рассмотреть, как следует. Я лишь отметил, что большинство женщин одеты в простые платья из некрашеного домотканого холста. У нас, в Хоббитоне, такие носят самые бедные, те, у кого нет своей земли. Но в Хоббитоне бедных, а тем более безземельных, мало. После того, как король Элессар подарил Хоббитам Южные увалы, клочок собственной земли есть почти у каждой семьи.

Ворота в деревню были распахнуты настежь, и их никто не охранял.

– А сторожа где? – спросил я. – Почему ворота не запирают?

– Не от кого, – отмахнулся Гхажш. – На ночь запрут, чтобы медведи не забредали, а днём не от кого. Идём быстрее.

Мы почти пробежали по улице мимо длинных и низких домов, сложенных из толстенных брёвен и крытых дёрном, и вышли на круглую площадь. Посреди площади стоял огромный, больше моего роста, замшелый сруб колодца, и я еще раз подумал, что огхры, наверное, великаны. К верху сруба вела лестница. Бадья, что была привязана к колодезному вороту цепью, на глаз вмещала не меньше десяти вёдер, а то и всех пятнадцати.

Гхажш взвился по лестнице, подскочил к бадье, заглянул в неё и, коротко ругнувшись, плечом столкнул её в колодец. Прогрохотала цепь, и раздался мощный всплеск. «Лезь в колесо», – приказал Гхажш, и только тут я увидел, что вместо ручки у ворота приделано огромное деревянное колесо со ступеньками внутри. «Быстрей давай, – поторопил меня Гхажш, – пока любопытные не сбежались, неприятности могут начаться». Я послушно забрался в колесо и начал переступать со ступеньки на ступеньку. Это было совсем нетрудно. К моему удивлению. Потому что вместе с колесом крутился и колодезный ворот, а значит, поднималась и пятнадцативёдерная бадья! Когда она показалась над краем сруба, Гхажш вытянул откуда-то сбоку верёвку с железным крюком на конце и зацепил им за кольцо у дна бадьи. «Там ручка над тобой в колесе, потяни», – попросил он. Я посмотрел вверх, увидел деревянную ручку и потянул, что-то щёлкнуло, и колесо перестало дрожать под ногами. «А теперь подойди к лестнице, – продолжал он. – Там жёлоб из сруба торчит, встань под него». Я вышел из колеса, обошёл сруб и встал под жёлоб.