Наталья Авербух - Последний из Рода

— Они не знают, — ответил старший мальчик.

— Хорошо, — произнесла я, оглядываясь в поисках стула. Леат сорвался с места и пододвинул ко мне невысокую табуреточку. Сойдет. Я уселась на нее, положила гитару на колени.

— Как я могу рассудить спор, если я никогда не видела работы вашего отца? — спросила я.

Дети оглянулись по сторонам, наконец Раша кивнула мне на каминную решетку, за которой ярко горел огонь, а Леат снял с пояса кинжал и протянул мне.

Да-а… Их отец действительно был мастером своего дела. Кинжал и решетка были не просто практическими изделиями, они были произведениями искусства. Я и забыла, что люди могут создавать такие вещи из стали…

— Нет, дети, — произнесла я после долгого молчания, проведя рукой по струнам. — Лучшего — не было. А вот равный — был. Тысячи лет назад жил в Роси мастер, равный вашему отцу…

Младшие дети закричали, наперебой требуя поскорее рассказать, о ком я говорю, Раша и Леат с трудом их угомонили, заставили усесться и слушать.

— Вы знаете легенду о Тиане Берсерке? — задумчиво спросила я. Дети закивали. — У него был сын, и об этом знают немногие. Тиан Кузнец, который никогда не видел своего отца…

Я рассказала им почти то же самое, что и своему человеку тогда, в таверне. Я рассказывала, дети смотрели на огонь в камине и слушали меня. Я не сказала им, что Тиан Кузнец сгинул со своим лучшим клинком, не добившись ничего, о чем мечтал. Зачем портить хорошую легенду? Я говорила об идеальном оружии, которое он не мог видеть, но которое часто являлось ему во сне. О Пламени, которое Кузнец заменил огнем в кузнечном горне. О клинках, которые создавало его мастерство. Я говорила, дети слушали. Когда я замолчала, Леат вскочил на ноги.

— Чушь! — растеряв свою вежливость, закричал мальчишка. — Если бы сын Берсерка был так же велик, как отец, об этом знали бы все!

Я не стала уточнять, какого отца он имеет в виду. Только пожала плечами.

— Он не продавал тех изделий, в которые вкладывал душу. А те, которые продавал… могут ли человека прославить лемехи и плуги?

— Откуда вам тогда известно?.. — спросила Раша.

— Я многое знаю.

Я не слышала шагов. Я не слышала дыхания за спиной. Я не уловила человеческого присутствия. Только дети вдруг разом посмотрели на дверь за моей спиной, а Луша и ее маленькая сестра закричали:

— Дядька пришел! — и побежали к двери.

— Здравствуй, баньши Угасшего Рода, — произнес знакомый голос. Я оглянулась.

— Старейший…

— Вы его знаете? — удивилась Раша.

— Вы его видите?! — в свою очередь удивилась я.

— Конечно, видим, — ответил Леат. — Это Хранитель нашего Рода.

— Только он с нами не разговаривает! — встряла Луша, безуспешно пытаясь дотронуться до вошедшего мужчины. — Он с папой разговаривает! И кричит! Вот так: у-у-у-у!

Я невольно улыбнулась попытке ребенка изобразить вопль баньши.

— Отец говорил, чужие не могут увидеть нашего Хранителя, — обеспокоено произнесла Раша.

— Чужие люди, — поправил Леат. — Вы Старшая?

А в глазах интерес. Интерес и настороженность. Здесь Приграничье, Старших не так боятся, как в остальной Роси.

— Нет, — только и сказала я. — Доказать?

Раша повернулась к мужчине.

— Она человек? — спросила девочка. Тот кивнул.

— Отошли их, — обратился он ко мне. Я заколебалась. — Немедленно!

— Вы его слышите?! — еще больше изумился Леат. — Что он говорит?

— Он просит вас выйти, — объяснила я. — Ему надо со мной поговорить.

Мужчина засмеялся, но дети не услышали.

— Почему вы с ним разговариваете, а мы нет? — обиженно спросил Леат.

Я пожала плечами.

— Мне дано видеть и слышать многие вещи. Вы выполните его просьбу?

— Да, — согласился мальчик, надменно вскинув голову. — Если Хранитель нашего Рода хочет поговорить с вами — мы не будем мешать. Лат, Рат, Сива, идемте. Раша, возьми Лушу, вечно она не слушается!

Леат и Раша вышли, подгоняя перед собой младших детей. В дверях Леат развернулся.

— Попросите его, пусть скажет отцу, чтобы не отсылал нас из Костряков.

— Не отсылал из Костряков? — переспросила я, когда шум детских шагов затих. — Кузнец хочет отправить их всех? Почему?

— Не Кузнец, — поправил мужчина. — Я. В Костряках мы всегда отправляем детей своих родов в другие города к родственникам. Здесь они не могут найти себе пару — чистокровного человека.

— Но они же еще слишком маленькие!

Мужчина пожал плечами.

— Погостят, вернутся. Я хочу, чтобы они не считали Костряки центром мира.

Он смерил меня злым взглядом.

— Ты не в своем праве, баньши угасшего Рода. Зачем ты явилась в мой дом? Зачем воспитываешь моих детей?

— Я не являлась, Старейший. Они сами…

— Не смей больше приходить сюда! — перебивает меня мужчина. — Сюда и в дома других баньши этого города. Слышишь, Нара?! Не смей!

Этого я стерпеть не могу. Пусть передо мной Старейший нашего народа, единственный мужчина среди баньши, самый могущественный из нас всех, такого обращения я не терпела даже от нашей Эйш-тан.

Потому она и наказала меня, отправив в смертные земли человеком…

— Или — что, Старейший? — спрашиваю с насмешкой. — Что ты мне можешь сделать? Ты даже пальцем дотронуться до меня не можешь, и вся твоя магия…

— Тебе — ничего, — снова перебивает меня баньши. — А вот твоему человеку — многое. Подумай, как поступит Кузнец, если я скажу, что присланный из Вольграда стражник убил по дороге десятерых человек. Убил подло, напав ночью, пока они спали… Он поверит мне, Нара, потому что я часто открывал своему Роду такие тайны — и никогда не ошибался.

— Нет! — кричу. — Ты не будешь… не скажешь!..

— Не скажу, — соглашается Старейший. — Если ты будешь держаться от моего дома подальше.

— Но я не знаю… — бормочу. — Я должна идти туда же, куда мой человек, и если он придет сюда или к другим…

— Не отходи тогда от него ни на шаг, — приказывает баньши. — И не суйся к детям чужих Родов!

Я с трудом подавляю гнев. Спокойно. Я не в своем праве. Воспитывать детей чужих Родов среди нас считается тягчайшим оскорблением. И Старейший может отомстить мне. Может.

Я склоняю голову.

— Прошу меня простить, — шепчу почти неслышно. Не слышно — для кого-нибудь другого, но не для него.

— Я принимаю твои извинения, — кивает баньши. — Так ты теперь человек, Нара, — продолжает он безо всякого перехода. — Человек… вот до чего ты докатилась.

— Это не я! — вскидываюсь. — Великая…

— Знаю, — отмахивается баньши. — Слышал. Она говорила о тебе.

— О, Старейший! — С табуретки я падаю на пол, на колени перед сородичем. Молитвенно протягиваю руки. — Старейший! Она говорила обо мне?! Что? О чем? Могу ли я надеяться…

— Нет, — обрывает меня баньши. — Не можешь. Она недовольна тобой.