Гарри Тертлдав - Мост над бездной

— Спасибо. — Ршава взял пергамент.

На нем была оттиснута печать с четким изображением лика Фоса из Собора. «Созомен», — подумал Ршава. Он сломал печать — причем сделал это с особым удовольствием — и развернул пергамент.

Почерк вселенского патриарха был тонким, словно паутинка, но ровным и разборчивым. Ршава прочел:

Ты поступишь хорошо, если решишь исчезнуть. Синод наверняка тебя приговорит, и тебя, скорее всего, ждет очень суровое наказание. Разве не лучше быть опровергнутым, но отсутствующим, чем подвергнуть себя суровостям нового режима?

Подойдя к очагу, Ршава бросил записку в огонь. Пергамент свернулся, почернел и вспыхнул. Через несколько секунд его не стало. Зато память о нем не сгорела. Созомен противостоял Ршаве всем сердцем, всей душой. И тем не менее, похоже, патриарх не желал видеть Ршаву мертвым.

Подобное великодушие казалось Ршаве… бессмысленным. Если бы он сам был вселенским патриархом, а Созомен — его богословским противником, Ршава сделал бы все, лишь бы его уничтожить. А не получили ли солдаты Стилиана приказ арестовать любого священника, который попытается тайком выбраться из города? Ршаву бы такое не удивило.

— Что там было написано, святой отец? — поинтересовался Лардис.

— Ничего. — Ршава махнул рукой. — Ничего особенного.

В назначенный срок синод возобновил работу. Солдаты перед Собором разглядывали Ршаву со смесью презрения и осторожности. Осторожность победила: никто из них не осмелился произнести ни слова насмешки или угрозы. Вероятно, история о том, что случилось с Аркадием, ничего не утратила при пересказе. Кто захотел бы рискнуть в надежде, что с ним не случится такое же?

Когда Ршава вошел в Собор, священники и прелаты шарахнулись от него, словно он был переносчиком какой-нибудь отвратительной болезни. «Так оно и есть, — подумал Ршава. — Болезнь эта называется правда. И нет более глухих, чем те, кто не желает слушать». А теперь в его жилах еще и текла неправильная кровь, что лишь усугубляло ситуацию.

Неподалеку от входа Созомен разговаривал с двумя священниками. Едва заметив Ршаву, он прервал разговор.

— Святейший отец! — окликнул патриарх, торопливо направляясь к Ршаве. — Разве вы не получили мое письмо? — Его морщинистое лицо исказила гримаса отчаяния.

— Получил, — спокойно ответил Ршава.

— Тогда почему вы не последовали моему совету?

Ршава взглянул на патриарха… сквозь него:

— Полагаю, это достаточно очевидно, пресвятой отец.

— Нет. — Созомен покачал головой. — Нет, это вовсе не очевидно. Если только… — Он прервал себя на полуслове, склонил голову и закрыл лицо руками. Когда патриарх снова взглянул на Ршаву, в его глазах блеснули слезы. — Я не верил… действительно не верил, что темный бог поселился в вашем сердце, дабы внушить недоверие к тем, кто остался бы вашим другом, даже если бы они думали, что вы ошибаетесь.

Когда он плюнул, отвергая Скотоса, то сделал это с очевидным сожалением.

В списке того, чего Ршава не выносил, на первом месте находилась жалость. Не надо его жалеть! Лицо Ршавы передернула судорога ненависти.

— Будь ты проклят, Созомен! — прорычал он. — Проклинаю тебя до смерти.

И ничего не произошло.

Изумленный, Ршава уставился на вселенского патриарха. Он не ощутил сопротивления своему проклятию, как было в случае Кубаца и магов, ехавших с Гимерием. Оно просто… не коснулось Созомена, и даже ради спасения собственной жизни Ршава не смог бы сказать почему.

— Я буду молиться за вас, святейший отец, — тихо сказал патриарх. — Те, кто потерян, не всегда бывают потеряны навсегда. — Он вздохнул. — Поскольку вы здесь, нам следует продолжить это злосчастное мероприятие. Прошу меня извинить…

— Подождите. — Ршава поднял руку. Созомен остановился. — Будьте вы прокляты, но почему вы не упали?

Ну вот. Он опять произнес эти слова, отчаянно желая, чтобы они исполнились. В ответ Созомен лишь слегка пожал плечами.

— У вас, похоже, есть свой бог, в силу которого вы верите, — печально сказал старец. — Разве вы не видите, что меня тоже есть свой?

Он направился к кафедре. Если бы Ршава был меньше погружен в уверенность в собственной правоте… Но он был тем, кем он был. Он был уверен, что понимает, как устроен мир. А если произошло нечто противоречащее этому? Он этого не увидел — и не захочет увидеть.

Столь же вежливо, как если бы Ршава не пытался его убить, Созомен предоставил ему слово и позволил Ршаве сделать все, что было в его силах, дабы убедить церковников в правоте его новой доктрины. И Ршава постарался. Он завалил собравшихся грудой все более наглядных примеров из жизни и цитат из священных писаний в довесок к предисловию, начатому во время первого собрания синода. И он их встревожил. Он привел их в ужас. И совершенно не убедил.

Некоторые из их контраргументов тоже были взяты из писаний. Другие оказались более прагматичными.

— Что сделает с нами автократор Стилиан, если мы впадем в эту черную ересь? — риторически вопрошал толстый аббат. — Он предаст нас мечу — вот что он сделает — и выставит наши головы возле Вехового камня! Если святейший отец желает, чтобы его голова там оказалась, то это его право. Если он хочет, чтобы туда попали и наши головы, то это уже совсем другое дело.

— Даже если Фос правит миром, во что вы ошибочно верите, то одной твоей трусости будет достаточно, чтобы отправить тебя в лед, — фыркнул Ршава. — И жаль, что лед не огонь, потому что горел бы ты очень хорошо.

— Остановитесь оба! — Созомен как будто сделал выговор двум мальчишкам, а не двум влиятельным церковникам империи Видесс.

Аббат, чье лицо сделалось кирпично-красным, стал возмущенно хватать ртом воздух, но — и, несомненно, к счастью для себя — так и не смог выразить протест словами. Ршава лишь сдержанно поклонился вселенскому патриарху и продолжил теологическую атаку.

В какой-то момент в Собор вошел незнакомец. Он пробыл там некоторое время, прежде чем Ршава его заметил. Он не был ни церковником, ни чародеем. Прислонившись к колонне, он стоял с видом человека, получившего неприятное поручение, которое он все же намерен выполнить.

«Один из прихвостней Стилиана, — подумал Ршава, — явился приглядывать за синодом». Ршава отлично понимал, что это означает. Если собравшиеся церковники не осудят его сами, то автократор позаботится об этом за них.

Горечь поднялась в нем подобно облаку. Малеин разделял его взгляды. И Аротр, который сам священник. И Лардис. Все они верили в то же, во что верил он, — да. Но признает ли кто-нибудь из них это публично? Никогда, ни за что на свете!

— Лицемеры! — яростно воскликнул он. — Вы лишь лицемеры, и получите то, что заслуживают лицемеры!