Михаил Белозеров - Месть самураев

Затем тряска уменьшилась, и его уже несли нежно, как ребенка, охраняя не хуже, чем знатного хидзири, и наконец принесли в Яшмовый дворец, где он предстал пред строгими очами императорского дайнагона Муромати.

– Ты ли осмелился говорить плохое о нашем дорогом друге регенте Ходзё Дога?

Язаки понял, что попал впросак. На самом деле он не говорил напрямую о регенте, даже не упоминал его имени. Однако он понял, что это не спасет его живота. В ужасе он подумал, что еще можно все объяснить, он не знал, как начать, и стоял, выпучив глаза.

Мысль о том, что грозный дайнагон говорит совсем не то, что думает, что на самом деле он на стороне заговорщиков, а значит, он и на стороне Язаки, не выходила у него из головы. Так почему же он так говорит со мной? – думал оторопевший Язаки.

– Говори! – потребовал Муромати.

– Я… – пролепетал Язаки, не смея отказаться от своих слов.

– Что мне с тобой сделать: содрать с живого кожу или утопить в нечистотах? А?

Язаки едва не упал. На глазах навернулись слезы жалости к самому себе. Он представил себя без кожи, ободранным, как кролик.

– Я говорил только то, что ниспослано свыше…

– Чего?… – еще больше насупился дайнагон Муромати. – Чего ты там лепечешь. Подойти ближе!

Однако он оценил услышанное. Если он знает будущее, то кроме меня, его никто не должен слышать, подумал мудрый дайнагон, который прожил долгую жизнь и понимал, что иногда за простыми ответами скрывается большая тайна.

Кюнины, стоящие по обе стороны от дайнагона, напряглись. Им было положено убивать любого, кто посягнет на жизнь дайнагона. С гневом и презрением они пожирали глазами бедного пророка.

Язаки, набравшись храбрости, подошел к дайнагону. Ему еще не приходилось бывать в покоях высокопоставленных особ, но он совершенно не замечал ни богатого кресла, ни золотых львов, ни литых курительниц, даже самодвижущаяся ширма с голубями и павлинами не привлекла его внимания.

– Так что ты сказал?

Язаки прочистил горло и впервые оторвал взгляд от дайнагона.

– Вот что, – сообразил дайнагон Муромати, – стража может идти. Мы поговорим наедине. Ну? – потребовал он, когда шаги кюнинов смокли в коридоре. – Расскажи мне, как это произойдет?

– Слушаюсь, таратиси кими, – пролепетал Язаки, поняв наконец, что это то, о чем предупреждал учитель Акинобу и что его жизнь теперь зависит оттого, поймет ли его дайнагон. – Так написано на небесах.

– Ты умеешь читать по небесам?

– Умею, – не очень уверенно кивнул Язаки.

– Хорошо, – легко согласился с ним дайнагон Муромати. – Тогда скажи, чем я болен?

– Вы, таратиси кими… вы…

– Ну говори, не бойся, – ласковый голос вполз в уши Язаки, как скользкая змея с жалом.

– Вы больны акашита, таратиси кими… – произнес Язаки и тут же пожалел об этом, с ужасом глядя на лицо могущественного дайнагона, которое стало белым, как мел.

– Кто тебе сказал? – в свою очередь ужаснулся дайнагон.

Тайну, которую он берег много-много лет, никто не мог знать. Муромати все делал для того, чтобы сохранить ее. Он мылся в одиночестве. Никому не позволял одевать себя и пил отвар кореньев и трав, которые по его поручения тайно готовили ему травники на далеком теплом острове Кикай. Может, он что-то узнал о них? – испугался дайнагон и тут же отверг эту мысль – травами и кореньями занимался один человек – его сын, а помогала ему его семья. За это дайнагон платил им очень большие деньги, и они ни в чем не нуждались.

– Но Боги не хотят вашей смерти, – добавил Язаки.

– Ага, – только и произнес пораженный Муромати. – Чего же они хотя? – спросил он через некоторое мгновение, в течение которого переваривал услышанное. Момент слабости прошел, он снова обрел уверенность в себе.

– Болезнь не будет являться причиной вашей смерти, – чуть-чуть, самую капельку осмелел Язаки.

– Уже хорошо, – согласился дайнагон, подумав, что об этом расспросит пророка позже, потому что дела императора поважнее. – А теперь расскажи мне поподробней о готовящемся перевороте.

Что именно рассказал ему Язаки и как это повлияло на сам переворот и повлияло ли вообще, никто до сих пор не знает. Известно лишь, что дайнагон Муромати вместе со своим креслом пододвинулся ближе и даже наклонился вперед. Его старое, морщинистой лицо с седыми бровями показалось Язаки похожим на лицо его деда, который вместе с деревней погиб в океане, и Язаки разоткровенничался. Умолчал он только на всякий случай о трех дорогих его сердцу существах: учителе Акинобу, Натабуре и медвежьем тэнгу – Афра, а сообщил лишь то, что никому не могло повредить. Дайнагон оценил его деликатность и не стал настаивать, ибо и так знал о заговоре предостаточно. Он сверил лишь информацию. Ему было важно подтвердить сам факт победы императора. Все остальное было неважно. Так вот, с этой задачей Язаки справился великолепно и таким образом сохранил себе жизнь. Он не знал одного, что Мангобэй слыл очень кровожадным человеком. Он был предан императору душой и телом и ради него за малейшую провинность отправил в область за Луну кучу народа. Между тем, он давно решил, что если переворот осуществится в пользу императора, то есть Язаки подтвердит свое пророчество, он останется при дайнагоне, дабы приносить пользу и стране, и дайнагону, если же Язаки оплошает, то его судьба решится сама собой. Исходя из этого, Муромати велел поселить Язаки в самой лучших комнатах его апартаментов, которые однако, тщательно охранялись, и к вечеру Язаки, несмотря на обильный обед и ужин, сакэ и юную наложницу, которая пришла сделать ночной массах, почувствовал себя птичкой, запертой в золотой клетке.

Единственное, он понял из всей это истории, что хорошо можно жить, не только имея деньги, но и голову на плечах. И как ни странно, несмотря на то, что стал пророком, весьма возгордился собой. Наложница задержалась у него до рассвета, а с первыми петухами ушла, чтобы по пути завернуть к дайнагону Муромати и подробно рассказать, что она делал и что услышала от Язаки.

– Послезавтра, – тихо сказал Натабура, наклонившись над столом. – Предположительно. Го-Данго сам еще не знает.

В новом доме у них появились новые традиции: вечерами они ужинали вместе. Рыба и немного риса. Скромная еда, к которой они привыкли. Даже дешевое сорговое вино не украсило их стол. Акинобу предпочел часуйме легкий желтый чай. А Натабура довольствовался чашкой холодной воды. Афра же доставалось сырое мясо и молочные ребра. Он уволакивал свое богатство в угол и, довольно урча и косясь так, что были видны одни белки, пожирал все в гордом одиночестве, потом тихо, как тень, возникал у ноги Натабуры и скромно выклянчивал еще что-нибудь вкусненькое.

– Ты предупредил своего человека? – спросил учитель Акинобу, не потому что не доверял, а потому что хотел убедиться в разумности действий своего ученика. Впрочем, он уже не считал Натабуру учеником, скорее – сыном, который все понимает, а решения его правильны и тщательно взвешены. Ведь они давным-давно, еще когда Натабура был маленьким, ступили на путь махаяна и всеми своими поступками только подтверждали его истинность: как из семени развивается гигантский дуб, дающий желуди – семена истины, так и Натабура рос и созревал, подобно дубу, чтобы однажды приблизиться к Богам.