Юлия Набокова - Легенда Лукоморья

Лес изменился, я почувствовала это сразу. Когда я в первый раз попала в лес, в пылу обиды сбежав от избушки подальше, лес заражал своим спокойствием. Теперь же в воздухе царило ощутимое напряжение, предчувствие чего-то недоброго, страх. Кот метнулся к моим ногам, зашипел, выгнув спину. От ближайшего дерева отделилась темная тень и я испуганно вскрикнула.

– Леший! – ошеломленно выдохнул Варфоломей. – Что случилось?

Фигура вышла из тени на свет, и я потрясенно ахнула. Невозможно было узнать в поникшем оборванце Лешего. От прежней цветущей красоты не осталось и следа, он еще больше подурнел с нашей последней встречи. Глаза потухли, кожа потускнела, губы посерели. Спутанные волосы торчали соломой и были пересыпаны сухими листьями.

Передо мной стоял человек, сломленный горем.

– Плохо выгляжу? – невесело усмехнулся Леший, и даже голос его прозвучал по-другому: прежде звеневший ручьем, сейчас он скрипел, как сломанная ветвь.

– Сам знаешь, – не стал деликатничать Варфоломей.

Леший мутным от горя взглядом посмотрел на кота и выдохнул:

– Лес болеет.

– Вижу, – хмуро заметил кот. Судя по его тону, вид Лешего был показателем здоровья леса, и любые природные катаклизмы мгновенно отражались на внешности лесного хозяина. – Рассказывай.

– Неведомая хворь на деревья напала. И дня не проходит, чтобы вековой дуб или красавица сосна не пали, – с горечью поведал Леший.

– А в чем дело? – мрачно спросил кот.

– Гниль их изнутри разъедает. Еще вчера обходил лес – стояли деревья, глаз радовали. Сегодня иду – не видать красавицы березки! – На глазах Лешего проступили капельки росы, голос заскрипел, как поверженное грозой дерево. – Бегом туда – а на полянке трухлявый пень да прогнивший насквозь ствол. Сперва думал, обойдется, а теперь уж…

Он в отчаянии махнул рукой.

– Рассказывай с самого начала! – велел кот.

Леший пошатнулся и, нуждаясь в опоре, прислонился к клену. А затем, избегая встречаться с нами глазами, заговорил. Так пациент, который всю жизнь отличался отменным здоровьем и вдруг почувствовал себя плохо, оттягивает визит к врачу в надежде на выздоровление, а когда становится очевидным, что без лечения не справиться, приходит на консультацию, и каждое слово дается ему с трудом.

– Это началось вскоре после исчезновения Василисы. Однажды я проснулся, когда солнце уже было высоко в небе. Я был сильно удивлен: жаворонки, свившие гнездо в кроне дуба, служившего мне жилищем, не разбудили меня на рассвете своим пением. Я поднял голову и увидел, что гнездо пусто. За одну ночь исчезли и птицы и их птенцы. Это происшествие меня встревожило, но попрыгуньи птицы так непостоянны, что я не придал этому особого значения. Следующие несколько ночей я провел под сенью клена и пробуждался под пение другого птичьего семейства, но потом снова проспал. Поднял голову – пернатых в гнезде не было. Заволновавшись, я обошел весь лес и увидел: жаворонков, соловьев, дроздов, лесных синиц, перепелок, малиновок стало меньше. Они исчезли без следа. Белки поведали, что птицы срывались со своих мест, бросали гнезда и улетали неизвестно куда. Как назло, Василиса ушла проведать своих и не могла помочь советом.

Тогда же я начал подмечать и другие тревожные признаки: стал пересыхать лесной ручей, не помог даже проливной дождь. Зато после дождя мухоморов и поганок народилось больше, чем добрых грибов. Корни побегов стали подгнивать, зато в кронах крепких деревьев появились сухие листья… Я лечил лес, как мог. Где необходимо, подсушивал или увлажнял почву, ограничивал распространение мухоморов, оберегал подосиновики и подберезовики, расчищал русло ручья от камней и веток. Все вроде бы вернулось на свои места. Лес вздохнул полной грудью, и я вздохнул вместе с ним. Тем временем в лес набежали мужики, желающие худа Бабе-яге, и я увлеченно принялся путать тропинки, уводя их по ложному пути. Как-то водил троих, среди которых один особенно гнусно отзывался о Яге. Яна подтвердит.

Я кивнула, вспомнив байки подлого Сидора.

– Чтобы проучить, вывел их к болоту, – продолжил Леший, – и встретил старого приятеля, Водяного. Тот, заскучавший в своей заводи, с радостью принял мужиков и обещал устроить им хорошую головомойку.

Я жалостливо сглотнула, вспомнив бесхитростное лицо Фрола и его мечту о женитьбе на царевне. Жалко молодца! Ушлый Сидор живее всех живых, а Фрола, поди, теперь рыбы глодают. Неспроста же Сидор хотел наврать, что упыриха загрызла двух его попутчиков – значит, Фрол и Клим и впрямь погибли, только в топи болота.

– Мужики после такого в лес больше в жизни не сунутся, – продолжил Леший, убедив меня в том, что моя скорбь по Фролу преждевременна, а Водяной – в первую очередь шутник и затейник, а не маньяк-топильщик. – Но прежде чем за них взяться, Водяной пожаловался, что реки в последнее время мелеют, озера заболачиваются, рыба гибнет, люди воду мутят. Я мигом смекнул, что и в его угодьях творится что-то неладное, как и в моих. Не стал тревожить его раньше времени, а решил к избушке наведаться, узнать, нет ли вестей от Василисы. Достал медок, домчался до заветного малинника, где ягода самая сладкая в лесу, набрал ягоды, не удержался, попробовал одну и скривился – кислятина! Скушал еще ягодок с разных кустов – везде одно и то же. Испортился этот малинник! Я мигом к ближайшему. К счастью, там все в порядке оказалось. Ягода сладкая уродилась, я на гостинец набрал – и к избушке. Хоть Василисы на месте и нет, а не привык я с пустыми руками являться. А там уж вы знаете.

– Что ж ты не сказал тогда, зачем явился? – пожурил кот.

– А, отвлекли вы меня, развеселили, я и поддался вашему настрою, думал, чепуха все. Просто сложилось так, что птицы раньше улетели, что в лесу неурядицы были. Да и вроде бы утихло все моими стараниями.

«Вот почему Леший во время нашей первой встречи выглядел цветущим», – догадалась я. Временное затишье дало ему восстановиться, набраться сил и красоты.

– А как же слова Водяного? – сощурился кот.

– Я тогда подумал, что он краски сгущает, – понурился Леший. – И у него тоже все наладится, если он за дело возьмется да речки с озерами почистит. А теперь – сам видишь, как все сложилось.

Он склонил голову, и с взлохмаченных волос слетело несколько увядших ромашек.

– Вижу, – хмуро сказал кот. – А с Водяным что?

– Тоже худо, – вздохнул Леший. – Из рек вода уходит, озера мутнеют и зарастают камышом. Раньше такие перемены месяцами длились, а сейчас в считаные дни происходят. Было озеро кристальной чистоты – глядь, а уже болото.

– Местному Гринпису пора бить тревогу, – пробормотала я.

Леший поднял на меня мутный от горя взор.

– Что ты сказала?

– Не обращай на нее внимания, – сердито зашипел кот. – Вечно она блажит!