Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло

Марко разлил по чашечкам теплое вино. Оба выпили и, пользуясь палочками, закусили.

— Мне очень понравилось представление, — начал Марко, стараясь нарушить неловкое молчание. — Но после таких сложнейших трюков вы, должно быть, проголодались. Несравненное удовольствие доставила мне обезьяна, которую вы играли… Между прочим, мы недавно встретили этого плута у пещеры бессмертной феи в безлюдных северо-западных степях.

— Здесь многие утверждают, что видели Царя обезьян — и его трюки. Сама я его никогда не видела, но, говорят, мое жалкое подражание довольно искусно, — красивым, звучным голосом ответила девушка. — Кстати, тут поблизости как раз та самая пещера Царя драконов, освещенная единственной сияющей жемчужиной, откуда в стародавние времена Царь обезьян выкрал свой громадный посох.

— Как хотелось бы мне взглянуть на эту пещеру! — воскликнул Марко, позабыв на время о подчеркнуто сдержанных катайских манерах.

— Возможно, я смогу ее вам показать… когда-нибудь… если получу разрешение моего уважаемого хозяина, — ответила девушка все с той же робостью и неловкостью.

— Меня зовут Мар-ко По-ло, и я из далекой латинской земли, что зовется Венецией, — решил, наконец, познакомиться Марко. — Мои отец и дядя оказавшиеся в Катае купцы, где великий хан своей милостью предоставил нам скромные должности сборщиков солевого налога.

— А меня зовут Си-шэнь, — сказала девушка. — Хотя иногда, за гибкость моего тела, меня еще зовут Змеиной Грацией. Фамилии у меня нет, и происхождение мое неизвестно. Помню себя только катайской девочкой-рабыней при караване, пересекавшем пыльные пустыни на шелковых путях. Так что я, можно сказать, дитя верблюжьего кизяка. Говорят, отец мой был искателем приключений из травянистых гуннских степей. Наверное, оттого я так высока и рыжеволоса… Хотя кто знает? Как сироту меня еще озорной девчонкой продали этой доброй труппе бродячих актеров. С ними я с тех пор и живу, совершенствуя жалкие акробатические трюки, чтобы наполнить свою рисовую чашку. — Тут она еле заметно поклонилась и протянула вперед гибкие руки словно эту чашку в них и держала.

— Так значит, тебе знакомо, каково не иметь постоянного пристанища? спросил Марко, не сводя с девушки разгоревшихся от вина глаз. — Каково не принадлежать ни Европе, ни Катаю… всегда быть чужаком, сторонним наблюдателем… каково глядеть через деревянные решетки на теплый свет ламп в чужих домах — не имея ни собственного дома, ни собственной семьи?

— Да, хорошо знакомо, — просто ответила девушка. И тут, к удивлению Марко, две слезинки из ее раскосых черных глаз покатились по белоснежной коже щек.

Марко протянул руку, чтобы стереть эти слезинки, — и девушка сжала его загорелую ладонь своими маленькими пальчиками, увенчанными персикового цвета ногтями. Рука ее была прохладной и шелковистой. Такими же показались Марко и ее ароматные губы, когда он наклонился их поцеловать. Потом еще поцелуй — уже более страстный. И еще — пока жар от вина все нарастал и пел свою зазывную песнь. И еще — когда Марко заметил, что печаль девушки испаряется, а в глазах проглядывает ответное чувство. И еще — когда это чувство уже всецело овладело ими обоими…

Марко бывал со множеством женщин — самых разных народностей, во многих странах. Но ни одна из них так ему не подходила — не предчувствовала каждого движения его тела и души. Впрочем, и Си-шэнь, или Змеиная Грация, тоже бывала со многими мужчинами, ибо бродячей актрисе всегда приходится откликаться на первый же зов мужчины, играть для него и под сценическим занавесом, и в постели. Но Марко тем не менее почувствовал ее пробуждающуюся привязанность…

Как-то раз, когда они с великим ханом кормили того древнего карпа в окольцованном ивами пруду Великого Уединения в императорском парке, Хубилай сказал Марко:

— Ты, По-ло, сильный юноша. Да и твои отец и дядя, хоть и немолоды, все еще крепки и обладают прекрасным здоровьем. Каждый из вас вполне может иметь жену и давать ей все, в чем только может нуждаться женщина. Разве не так?

— Так, о повелитель.

— Но до сих пор никто из вас так и не упомянул о своей жене. Неужели никто из вас не женат?

— Никто, о повелитель, — ответил тогда Марко. — Мой отец был женат на моей матери в Венеции, но она умерла, когда я был еще совсем мал.

— Н-да, вот жалость. Моя мать тоже давно лежит под погребальным курганом.

Последовало молчание, а потом великий хан в очередной раз умышленно сменил настроение…

— Вздор! — вскричал Хубилай, и на его широкой багровой физиономии появилось знакомое Марко лукавое выражение. — Чепуха! Надо же, чуть было кольцо от досады не проглотил! — Великий хан имел в виду полость под самоцветом, куда многие осмотрительные люди кладут яд. — Надо же было подумать, что вы, все трое, можете вдруг оказаться кастратами. И даже хуже того. Что ты, мессир Марко, можешь мне лгать. Нет-нет — не протестуй. Я понимаю. Никколо, Маффео и Марко По-ло — все они полноценные мужчины. И все же ни одна из тех женщин, с которыми вы имеете дело, не связана с вами церемонией, называемой вами… браком. Не так ли?

— Так, о повелитель.

— Ага! Вот видишь! — Великий хан сильно порадовался своей прозорливости. — Я и это знаю! Меня мать учила — она тоже была христианкой. Правда, несторианского толка. Нет священника? Значит никакого брака. В смысле, того, что вы называете браком. Но почему вам нельзя провести этот обряд с несторианским священником? Ведь он тоже христианин.

Марко вздохнул. Тяжко вздохнул при одной мысли о женитьбе на одной из тех детоподобных женщин с непоправимо искалеченными ступнями, что появлялись при дворе. Вслух же он сказал:

— Потому что несториане считаются еретиками, о повелитель.

Император нахмурил брови. Потом лицо его прояснилось, и он махнул рукой.

— «Считаются еретиками». Значит, по-вашему, несторианские христиане еретики? Ах-ах! Какая любопытная теория! А вот как мне объясняла мать. Вы говорите, что та великая святая, Мариам, была матерью вашего божества. А они говорят, что та великая святая, Мариам, была всего-навсего матерью тела, в котором пребывало ваше божество. Что, не так? Вот видишь, я и это знаю! Знаю! А еще вы, франки… в смысле, латиняне… поклоняетесь образам, подобно буддистам. А несториане, мусульмане и иудеи — нет. Хуи-хуи и мусульмане едят верблюжатину, но не конину. А иудеи ни той ни другой не едят. Не едят они и баранины, и говядины — пока не извлекут из бедра сухожилие и не выбросят его. Зачем они это делают? Вот глупцы! Ведь если питаться сухожилиями, станешь крепким и жилистым. Это же очевидно! А они говорят, что какой-то там Муса, отец их пророков, запрещает им это делать. Что ты на это скажешь, По-ло?