Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло

Как же они теперь жаждали увидеть радужных дождевых драконов! Как тосковали по муссонным ливням, что устраивают серебристый перезвон под мшистыми свесами крыш храмов Чамбы! Далеко отсюда — так далеко!

Со все нарастающей алчностью люди забрасывали в море лески с наживкой из ярких клочков собственной одежды. Когда удавалось выловить незадачливую рыбину — большую ли, малую, — все в бешенстве на нее накидывались. Сначала высасывали глаза, потом пожирали сырое мясо и внутренности. И то и дело в грубых долбленках возникали перебранки по поводу того, на чей клочок попалась рыбина. Споры и драки не прекращались ни днем ни ночью. Люди рычали подобно диким зверям, посаженным в тесные клетки. И все это лишь усиливало общие тяготы и мучения.

А порой улова не было дни напролет — когда лодки плыли над теми морскими глубинами, где рыба не водится. Тогда людям оставалось только безмолвное отчаяние.

— Проклятый океан пуст, как головы петровских дьяволов, — проворчал Маффео. — А помнишь, братец Никколо, те роскошные пиры, что дож давал в своем мраморном пиршественном зале в Венеции? Сидели мы как-то раз рядом с торговцем зерном с Заморских Территорий. Он все бубнил себе под нос какую-то невнятицу — и вдруг выдал: «А вот в абиссинских краях навалом птицы, именуемой „страус“. И птица эта, будьте уверены, запросто ест и переваривает железо». А ты, Никколо, еще так серьезно ему ответил: «Прекрасно! Тогда вам стоит только последовать их примеру — и никаких затруднений на этом пиру у вас не возникнет». Да, едоком ты был тогда привередливым — и считал, что никакая компания поваров, даже самых первоклассных, не может в равной мере удовлетворить стольких пирующих. Потом ты заметил: «Бульон из бычьих хвостов наверняка пропадет даром». Но мессир Заморские Территории с тобой не согласился и ответил: «Нет-нет, ни в коем случае. Ибо нас щедро вознаграждает наша богатая торговля пряностями. Когда столько разных пряностей, никакой бульон даром не пропадет». Тут ты, братец Никколо, просто закатил глаза… — И дядя Маффео, желая это продемонстрировать, сам закатил глаза. А потом, не услышав никакого отклика на умеренно забавный анекдот, вновь погрузился в унылое молчание.

В конце концов они все-таки добрались до жаркого и влажного берега царства Бенгалии. Как раз к руслу полноводной реки Ганги, чьи мутные воды текут с Канченджанги и других священных гор, оставаясь священными, пока не достигнут нечестивых черных вод Индусского моря. С неизъяснимым облегчением путники с грубых долбленок сошли на землю (топкую и нетвердую — но все-таки землю). Даже суровые лица монголо-татарских стражников и озабоченные лица троих Поло и ученого Вана озарились радостными улыбками.

Изобильное царство Бенгалии не подчинялось великому хану и было, по сути, союзником Бир-мяня. Поэтому Поло хотелось, воспользовавшись личиной купцов, поскорей его миновать. А раз коней они лишились, то им оставалось плыть по притоку Ганга к северу, в Тибет, на речном судне. В диком же Тибете они снова окажутся в пределах ханства. Там нужно будет найти родину загадочного рунного ковра — а та, в свою очередь, приведет их к месту вечного отдыха неприступной Спящей Красавицы.

Краткие мгновения Поло даже потешили себя мыслью о том, чтобы ускользнуть на запад — к Венеции. Но на самом деле не было у них ни золота, чтобы зафрахтовать подходящий корабль, ни золотого пропуска для безопасного путешествия через западные ханства. А хоть Бенгалия и не подчинялась великому хану, лазутчики его действовали повсюду. Дорого обошлось бы им и задержание в обширном Персидском царстве, где правил Хубилаев племянник. К тому же, несмотря на все ворчание и ропот, Поло все-таки оставались верными слугами великого хана. Да и накопленное ими добро было спрятано в Ханбалыке. Спрятано надежно — но там, в Ханбалыке.

На берегах Ганга, вдоль людных пристаней и душистых проулков, лежали целые лабиринты базаров и складов. До Марко доносился непрерывный шум торговли продуктами для местных жителей и прочими товарами — от драгоценных пряностей с южных островов до татуированных слонов и невероятного изобилия оскопленных рабов.

Среди пропахших пряностями базаров высились прибрежные храмы из украшенного затейливой резьбой розового песчаника. Храмы эти охранялись мрачными идолами с объятыми пламенем черными черепами вместо голов. Оттуда каменные лестницы вели к припахивающим навозом священным берегам, где мутная речная вода лениво плескала на дымные погребальные костры. Жирные вороны и тощие псы тут же выискивали в пепле клочки обугленного мяса и обломки костей. Скрипучие напевы идолопоклонников мешались с хриплыми выкриками торговцев и ворон, да еще и беспрерывной болтовней обезьян, что кувыркались и прыгали по крышам храмов. Трубный глас слонов, рев буйволов, звонкие свистки витых раковин и вой недавно захваченных и оскопленных рабов — все это звучало жуткой какофонией в ушах у Марко.

А на пристанях царила беспорядочная толкотня. Пилигримы, рабочие, торговцы, праздношатающиеся… Оборванные лодочники буквально роились вокруг Марко, предлагая еду и перевозку, товары и юных рабынь. За деньги там можно было купить решительно все. Потом к венецианцу приблизилась высокая фигура и вежливо заговорила на торговой латыни:

— Уверен, вы найдете лодки моего хозяина крепкими и удобными для речного плавания.

Взглянув на говорившего, Марко понял, что это ни мужчина, ни женщина. Или и то и другое. Мягкая женская кожа и плавные формы стройного скопца резко контрастировали с крупной и сильной мужской костью. Согласно бенгальским обычаям он, подобно женщине, носил просторные шелковые одеяния, ручные и ножные браслетки, подкрашивал веки черной сурьмой — но крепкая стать все же выдавала его мужское происхождение.

— Ладно, показывай, — согласился Марко, и высокий скопец повел его вдоль пристани.

— Наверное, вы торговцы пряностями из Европы? — осведомился скопец. — Я тоже пришел с запада — тогда еще юный и полноценный.

— Да, мы из Европы, — кивнул Марко. — Хочу и тебя спросить. Уши подсказывают мне, что ты неплохо знаешь латынь… а глаза добавляют, что судьба обошлась с тобой довольно жестоко…

— Увы, это правда, — с тяжким вздохом ответил скопец. — Зовут меня Ваган, а отец мой был торговец зерном из Большей Армении и приверженец Восточной церкви. В сезон жатвы Ваган-старший путешествовал по торговым путям, покупая и продавая пшеницу, — и неизменно возвращался к нашим родным виноградникам с хорошим барышом.

Тут скопец устремил свои грустные глаза на запад — будто до сих пор видел там домашние виноградники под ярким армянским солнцем. Потом негромко продолжил: