Антон Фарб - День Святого Никогда

Феликс остановил извозчика и подсадил Агнешку в открытое ландо. Они пересекли реку по Троллиному мосту, сделав небольшой крюк, и подъехали к парадному крыльцу Школы.

В Школе царила предпраздничная суета. Огромная люстра была спущена на тросе на пол для замены свечей и удаления пыли с каждой хрустальной висюльки. Повсюду стояли ведра, стремянки, щетки и швабры.

Студенты, рекрутированные Сигизмундом в качестве разнорабочих, занимались уборкой: мыли окна, натирали мастикой паркет, выуживали клочья паутины из пасти Нидхегга, при помощи наждака счищали ржавчину с древних рыцарских доспехов, раскатывали по лестницам красные ковровые дорожки, наводили лоск на потускневшие дверные ручки и даже, хоть и без особого рвения, штопали проеденные молью дыры в гобеленах, не забывая при этом на все лады проклинать «старого педанта» Сигизмунда. Феликс завел внучку в трофейный зал, где троица старшекурсников выбивала вениками пыль из меха вервольфа, усадил на подоконник, наказав держаться подальше от этих обалдуев, поднимающих в воздух целые вихри мельчайших пылинок, золотистых в солнечном свете, потом пригрозил обалдуям страшными карами, если хоть одна пылинка коснется леди Агнесс, и отправился на поиски Сигизмунда.

«Старый педант» оказался столь же вездесущим, сколь и неуловимым. Его видели все и видели не позднее, чем пару минут назад. Он ухитрялся «буквально только что» побывать в разных концах Школы и перекинуться словечком с каждым, к кому обращался Феликс. Идя по горячим следам, Феликс обошел оба крыла Школы и даже спустился в подвал, где в мастерских несчастливые старшекурсники, волею жребия отобранные для почетной, но занудной миссии встречи гостей, оттачивали на станках лезвия церемониальных алебард. Необходимости в этом не было никакой, но, твердо усвоив главный постулат Бальтазара — «тупой клинок есть признак тупости его владельца», студенты прилежно доводили хрупкую орнаментированную сталь до бритвенной остроты, втайне лелея надежду, что во время прибытия гостей с неба обрушится дракон или, на худой конец, какой-нибудь виверн, и предоставит декоративным стражам шанс пустить алебарды в дело. Побеседовав с обреченными на многочасовое стояние у парадного крыльца жертвами этикета, Феликс уяснил, что разминулся с Сигизмундом на каких-то пять минут, и пошел на второй круг.

Поначалу он даже счел забавной эту охоту на Сигизмунда, но заглядывая в пустые кабинеты и аудитории в третий раз, Феликс начал потихоньку раздражаться. Окованный железом фолиант весил не мало, и таскать его под мышкой было чертовски неудобно. Утомившись от бесплодного блуждания по Школе, Феликс присел на перила лестницы и стал изучать сувенир из Нюрнберга, рассчитывая, что рано или поздно вездесущему Сигизмунду неизбежно придется пройти мимо него. «В конце концов, если долго сидеть у реки…» — припомнил Феликс китайскую пословицу.

Определить содержание увесистого фолианта не представлялось возможным: на обложке из коричневой кожи с медными уголками был только замысловатый вензель (змея под короной), тоже из меди, уже слегка позеленевшей. Постучав пальцами по переплету, Феликс предположил, что под тонко выделанной кожей скрыты не картонные, и даже не деревянные, а металлические пластины, соединенные фигурными застежками на торцах книги. Фолиант надежно хранил свои секреты от всех, у кого не было ключа к застежкам, и единственное, что смог увидеть Феликс — золотой обрез страниц. А прикинув вес фолианта, он сделал вывод, что страницы наверняка целиком сделаны из тонких золотых листов. Забавный сувенир из Нюрнберга, однако…

Перехватив пробегающего по лестнице взъерошенного студентика со шваброй на плече, он уже привычно спросил его о Сигизмунде, на что тот ответил, что господин Сигизмунд с утра уехали в ратушу и до вечера вряд ли вернутся.

«Тьфу ты! — раздосадовано плюнул Феликс. — Удружил мне Бальтазар! И что теперь прикажете делать с этим сувениром?»

Он вернулся в трофейный зал и застал там Агнешку, в полном одиночестве расхаживающую кругами около чучела химеры. Пыль еще висела в воздухе, а студентов с вениками и след простыл. «Бездельники», — подумал Феликс, направляясь к внучке. В зале было очень тихо. Каждый шаг сопровождался гулким эхом; сквозь высокие стрельчатые окна пробивались солнечные лучи и доносился едва слышный уличный гам.

— Деда, — негромко сказала Агнешка, словно боясь нарушить величественную тишину. — А почему все волшебные животные такие некрасивые? Кроме единорогов?

— Почему же кроме? Настоящий единорог совсем не похож на тех белых коньков, которых рисуют в детских книжках. По форме он ближе к ослу, чем к лошади, и обычно серого цвета. Борода у него — как у козла, хвост скорее кабаний… А будучи рассерженным, единорог вполне способен забодать даже слона. Так что можешь смело записывать всех волшебных тварей в уроды, ибо уроды они и есть.

— Правда? — разочарованно переспросила Агнешка.

— Правда, — кивнул Феликс. — Было б здесь чучело единорога, сама бы убедилась. Но убитый единорог слишком быстро разлагается, а живьем его ловить — такая морока!..

— А почему?

— Что — почему? Почему морока, или почему разлагается, или почему все магические твари такие уродливые, или почему маленькие девочки задают столько вопросов? А, почемучка?

— Да ну тебя, деда! То ты цинично лишаешь ребенка иллюзий, — Агнешка удачно скопировала мамин голос, — то начинаешь сюсюкать со мной, как с дурочкой.

— Ладно. Отвечаю по порядку: магические твари называются магическими — ну или волшебными, кому как больше нравится — потому что не могут существовать без магии. Как лев не сможет жить без еды и воды, так и химере нужна магия просто для того, чтобы не развалиться на части. Каким-то тварям нужно немного волшебства — оборотням, например, или всяким там кикиморам, а вот единорогам или драконам — ого-го сколько! Это понятно?

— Понятно, рассказывай дальше…

— Поэтому убитый оборотень разлагается не быстрее обычного волка, а вот эта химера сохранилась чудом — Абнер зарубил ее в норвежском фьорде и привез в замороженном виде. Магия уходит вместе с жизнью, и от того же единорога за пару часов остается только скелет и зловонная лужа, а вампир сразу превращается в прах.

— Фу, гадость какая!

— Еще бы! Не будь у дяди Бальтазара с собой корзины со льдом и бутыли формалина, черта с два он бы добыл драконью голову.

— Деда, не ругайся.

— Извини, не буду. Теперь об уродстве. Что бы там не говорил дядя Огюстен, а магия — это штука противоестественная, и глубоко чуждая любому нормальному человеку. И именно из-за своей чуждости нашему миру все магические твари внушают лишь страх и отвращение. Ясно? Еще вопросы будут?