Ольга Шумилова - Эхо войны.

Ждать.

Солнце садится медленно, расплескиваясь желтоватыми бликами по режущей глаза безупречной белизне. Под ногами начинает виться поземка, ветер дергает полы плаща. В заплечном мешке, небрежно сваленном тут же, у ног, лежит фляжка. Южная работа, тонкое тиснение оплетки и чеканка, россыпь мелких кристаллов у горлышка и на боках. То, что внутри, тоже родом с Юга — крепкий, как удар демонских копыт, желтый шерп. Он прогревает до самых костей, не туманя головы. Удивительно, как могли его изобрести в краю непрочных и неверных зим.

Метель начинается, когда небо уже начинает сереть. Белая пелена поднимается в воздух, и, рассыпавшись мелкой белой крошкой, с яростью бросается на скалы.

До узкого коридора между двумя рядами тонких скальных клыков долетает лишь снежная труха, разбившаяся о камень — ветер запутывается в извилистых проходах, не дотягиваясь до тепла живого тела, — укрытие выбирал северянин, выбирал загодя и с умом, не поленившись почти целый день бродить вокруг маленькой горной долины. Поэтому сейчас он лишь плотнее запахивает полы плаща. Капюшон откинут, несмотря на снег — дело еще не сделано, а метель и без того ухудшает обзор.

Когда придет темнота, будет хуже, много хуже. И убийца коротко попросил Звезду разрешить дело до заката. До замка всего полтора дня пути, он не успеет как следует подготовиться, если охоту придется переносить на завтра, а значит, переносить и место. Придется действовать наобум, в спешке, без страховки, а это никак не входило в условия контракта.

Метель усилилась, но не прошло и десяти ударов сердца, как убийца понял, что Смерть услышала его — под аркой из двух скал возник темный силуэт. Всадник на муфтаре.

Снежная волна вздыбилась и вдруг опала. Ветер затих на два удара сердца. Спустя эти два удара он бросится вперед с удвоенной яростью, но пока на головы охотника и дичи сплошной пеленой валят потяжелевшие снежные хлопья.

Мир утонул в снегах…

Я открыла глаза и почти минуту лежала неподвижно, не совсем понимая, на каком нахожусь свете. Белоснежные стены и потолок палаты почему–то вызывали тяжелое чувство.

Из зеркальца на тумбочке смотрела помятая физиономия с четким отпечатком костяшек пальцев на щеке. Массируя кожу, я встала с кровати и подошла к окну. И застыла, так и не отняв ладонь от щеки.

За окном падали огромные снежные хлопья.

— Мы сошлись в доме нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита — да не выпадет никогда шерсть на его ногах! — воздадим должное его вину и элю!

У оврага, во дворе, в поле до самых гор, везде — отцветала лициния. Золотисто–желтые соцветия выцветали и разлетались белым пухом, по щиколотку устилая мощеный двор.

И снова светило солнце.

Лициния была везде — белые волоски цеплялись за рукава рубашек, подошвы сапог, шерстку мышовок, за выбоины и зазубрины чехлов роботов–уборщиков, в угаре сезона не справляющихся ни с мусором, ни с лицинией, ни с чисткой себя самих.

Белые хлопья сыпались нам на головы без конца и края, и малейший ветер поднимал метель.

Снег среди лета.

Каблуки моих сапог глухо цокают по камням во дворе. Месяц прошел…

Сегодня у нас с Тайлом Годовщина Ухода. У Ремо, конечно, тоже. Но то, что оттягивает карман моей куртки и при каждом неловком повороте покалывает сквозь подкладку, я несу только Тайлу.

Солнце разливается над замком, почти как до войны. Солдаты до сих пор, не отдавая себе отчета, иногда застывают посреди двора и поднимают лица к небу.

Дождь успел всем опротиветь гораздо сильнее войны, которая все еще не добралась до нашего захолустья.

Я пересекла двор и спустилась в мастерскую. Тайл, стоящий на коленях рядом с полуразобранным дайром, обернулся на звук. За месяц без солнца его смуглое лицо как–то странно побледнело, из золотых волос выцвела перламутровая синева.

— А, Орие…

Он стряхнул с рук замасленные перчатки и медленно встал с колен.

— Есть предложение, — Тайл отряхнул рабочие штаны и посмотрел на меня, — от Ремо.

— Неужели руки и сердца? — я сунула руку в карман и провела пальцами по холодному металлу.

— Смеешься? Атка выйдет замуж быстрее. Нет, он предлагал собраться после смены в мастерской. Потому как, цитирую, «от медпункта тошнит, думаю, уже всех».

— Ясно, вариант казармы не рассматривался, — я присела на верстак. Качей, в наше отсутствие нисколько не похудевший, вспрыгнул мне на колени и начал тыкаться носом в ладони.

— Брось, Орие, никто тебя пороть за нарушение режима не будет. Особенно после… всего этого, — Тайл выразительно поднял глаза к потолку. — Я проветрю, даже смазкой разить не будет.

— После «всего этого» меня попросту уволят, — я отпихнула усатую морду, лезущую в лицо и проворчала: — Ладно, бесы с вами. После смены, так после смены.

— Хорошо, я скажу, что все в силе, — Тайл рассеяно пригладил волосы. — Думаю, через недельку твоя развалюха встанет на крыло.

Он обернулся, разыскивая взглядом перчатки.

— Тайл… Погоди… — мои пальцы в кармане медленно обводили острые грани. — У меня тут для тебя кое–что есть. Не знаю, понравится или нет, но, по крайней мере, будет с чем ходить на подводную охоту, если вдруг решишь переехать на родину.

Тайл заинтересованно приподнял брови и вопросительно посмотрел на меня.

Я достала руку из кармана. Раскрыла ладонь.

— Вот, нашла когда–то в горах. Я ее почистила и покрыла антикоррозийкой, не заржавеет даже под водой, — я хмыкнула и добавила: — Думаю, она счастливая. По крайней мере, рядом с ней я нашла один лучших моих камней.

Ремен взял с моей ладони хрупкую на вид конструкцию из колец и шипов.

— Это то, что я думаю?

— Карайта, да. На редкость хороший сплав — она, похоже, давно там пролежала, и почти целая. Дай, покажу, — я продела в кольца средний и безымянный палец, так что плоская пластина, к которой они крепились, легла поперек ладони. — А теперь делаем оп!

Я сжала руку в кулак. Кулак ощетинился тремя длинными, чуть короче пальца, загнутыми внутрь шипами. Карайта. Соланские «когти». Из леса мы вышли давно, на две ноги встали еще раньше, а вот когтями как дрались, так и продолжаем драться. Теперь, правда, только в уличных потасовках.

Я разжала кулак, и шипы скрылись, заслоненные от стороннего взгляда пальцами. Стащила кольца с руки и передала Тайлу. Он проверил остроту наточенных шипов подушечкой пальца, надел карайту на руку, медленно сжал кулак, рассматривая его со всех сторон. Улыбнулся:

— Спасибо. Буду иметь ее в виду, когда в следующий раз соберусь в город.

— Именно, — я спустила с колен Качея и спрыгнула с верстака. У Тайла характер потяжелее, чем у Ремо, и неизменные «фразочки» от городских парней, не желающих пропустить такое редкое зрелище, как ремен, просто так, не умеет пропускать мимо ушей. Даже учитывая очевидную разницу в росте и весе. Поэтому он почти и не ездит в город.