Ольга Шумилова - Эхо войны.

— Вы сумасшедшая! — рявкнул Мертвяк, нервно хлеща хвостом по ногам. — И если эти ваши домыслы выйдут за пределы этой комнаты, я…

— Я больше не работаю у вас, фарр, — с удивившим меня саму оттенком сожаления перебила я. — И, боюсь, вы абсолютно ничего не сможете со мной сделать. Я… не слишком нуждаюсь в официальной работе — Корпус платит мне жалованье. В крайнем случае я могу вернуться домой и безбедно прожить остаток жизни на Солярике, не занимаясь вообще ничем — как вам, возможно, известно, моя семья для этого достаточно зажиточна. Поэтому, боюсь… я не пойду на сделки с совестью.

Я ожидала взрыва.

Чего я не ожидала — что он скрестит руки на груди, поднимет на меня усталый взгляд и почти безнадежно спросит:

— Чего вы хотите?…

Видимо, глубина ямы, в которой он находился, много больше, чем мне казалось. Много, много больше.

Я опустила веки, потерла переносицу. И посмотрела ему в глаза.

В очень усталые глаза с тщательно загнанной вглубь тоской.

— Фарр… Объясните мне — только понятными и простыми словами, чтобы я поняла… Почему вы допускаете, что служитель Звезды может вас шантажировать? Это, строго говоря, вообще против морали.

— А кто же трактует мораль, если не вы? В любую удобную для вас сторону, — его губы скривились. — Хорошо. Говорите, чего вы хотите, и покончим с этим.

— Хорошо. Я хочу, — встав на цыпочки, я приблизила свое лицо к его и отчеканила: — Сказать, что вы дурак!

Он не реагировал, все так же глядя на меня.

Ладно.

— Знаете, я открою вам огромный секрет. Я тоже люблю этот форт. И хочу, чтобы он стоял на этой земле еще тысячу лет, пусть и без меня. Я даже готова чем–нибудь пожертвовать, чтобы так и было. Например, своим психическим здоровьем, потому что разговора с вами, дражайший фарр, оно не выдержит.

Молчание. И ни тени улыбки на лице. Он отвернулся и безучастно смотрит в окно, скрестив руки на груди.

Не верит? Не слушает? Ничего, мне–то терять нечего. А Развалинам — им определенно есть что терять.

— И поэтому мне непонятны вы, готовый пожертвовать ради этого гораздо большим… Жизнью, например? Я посещала каторжные рудники — похороны в этих заведениях гораздо более частое явление, чем освобождение.

— Вы утешаете, как всегда, профессионально, — бесстрастно произнес комендант, не поворачивая головы. — Пролейте бальзам на мою душу, скажите, что вы там сидели, а не отпускали грехи.

— Увы, я была в охране инспекторов, — я помолчала, но все же спросила: — Сколько вам могут дать?

— А сколько вам хотелось бы отмерить в наказание за мои грехи? — он повернулся ко мне, меряя невыразительным взглядом. — С вашей точки зрения, я заслужил не меньше чем пожизненное заключение.

— За что, по–вашему?

— За пренебрежение к вере. Разве мало? — его тон отдавал злым сарказмом.

— Вера бывает разная, — я небрежно пожала плечами и присела на край стола. — И, как ни банально это звучит, от того, верим мы или нет, боги никуда не денутся. От отсутствия веры плохо не им, а нам. Им — открою вам еще один большой секрет — все равно, цитируют смертные книгу Мира или предаются злостному атеизму. Или…

— Избавьте меня наконец от ваших проповедей! — внезапно рявкнул Торрили. — Я полагал, вашего увольнения хватит, чтобы этого избежать.

Как же мало нужно, чтобы выудить коменданта из крайне неприятных волн. Но…

— Вы не дослушали. И, к тому же, заговорили на эту тему сами, — безжалостно припечатала я. — Я просто хотела донести до вашего сознания тот простой факт, что за пренебрежение к вере вы не заслуживаете никакого наказания. На каторгу я бы вас отправила исключительно за дурной характер и дурной же глаз. Вы, кстати, в курсе, почему от вас прячут маленьких детей и молоко?…

Комендант внимательно посмотрел на меня, очевидно, пытаясь понять, зачем я валяю дурака, потому как при всех своих недостатках умом обделен не был. Наконец он сухо поинтересовался:

— Морровер, вы что, считаете, что теперь вам море по колено?

— Вы потрясающе верно ухватили самую суть. У вас есть другие предположения?

— Да. Я вызову охрану.

А я–то надеялась, что слишком его разозлю, и он не вспомнит о таком варианте. Ну что ж…

— Не надо, — совершенно серьезно попросила я. — Я отниму еще каких–нибудь пять минут вашего времени. А вот сплетни о нас будут ходить еще не один месяц.

— Не будут. Не будет никаких «месяцев», — жестко отрезал Торрили.

— Все… Так плохо?

— Это не ваше дело, — он наконец обрел почву под ногами и замкнулся. Снова. Мы снова вернулись туда же… Только время не стоит на месте, в отличие от нас.

— Нет, это мое дело. И мое тоже. Я слишком уважаю вас за то, что вы делали — или пытались делать, дабы эти месяцы были, чтобы отхлестать вас по щекам, как мальчишку… Хотя мне этого хочется как никогда в жизни. Скажите мне, в конце концов, разве проблемы форта нельзя решить деньгами?! — я подошла к нему вплотную и рычала, максимально доходчиво излагая свою точку зрения. Навряд ли я стала бы это делать, не будь так ограничена во времени до вызова охраны — рискованнее этого приемов в моем арсенале не было.

— С помощью денег даже вас можно поставить на службу мракобесам, — Торрили поднял руку к переговорнику, недвусмысленно намекая на конец разговора. Я мысленно попросила у Огня убедительности и удачи. Побольше.

И одним молниеносным движением выдернула переговорник из–за уха коменданта.

— Вы соображаете, что делаете? Отдайте сейчас же!

— Отдам. Обязательно. Но чуть позже, — я зажала переговорник в кулаке: — Мне дорого это место больше, чем какое–либо еще, больше, чем то, где я родилась! Я не прожила в нем всю жизнь, но, знаете, еще сегодня мне действительно хотелось это сделать. Это мой мир, и я не дам вам профукать его последний шанс остаться таким, каким он был десятки лет, даже если для этого мне придется действительно надавать вам оплеух! В нескольких днях пути отсюда лежит шанс на огромное состояние, а вы не хотите даже попробовать! Дурак! — я сощурилась и прошипела: — Или — трус?!

— Да что вы вообще понимаете?! — заорал взбешенный комендант, рванувшись ко мне. Рука почти поднялась для удара, глаза с откровенной ненавистью сверлили из–под растрепавшихся волос.

— Все я понимаю! — орала я в ответ, сжимая кулаки. — Что ты трус!!!

— Сучка!!!

— Урод!!!

— Ах ты… — он рыкнул и схватил меня за руку, выворачивая ее за спину. Я не осталась в долгу и с размаху ударила его по щеке, в последний момент усилием воли разжав кулак.

Звук пощечины эхом отразился от мелко дрожавшего от ора оконного стекла, хлесткий и слишком громкий.

Мир замер.

На щеке коменданта пламенело большое, в пол–лица, ярко–красное пятно.

Тишина была хрупкой, почти стеклянной.