Ольга Шумилова - Эхо войны.

Заглушенные было двигатели модуля взревели — пулей влетевший в рубку управления Тайл врубил режим экстренного взлета на полную катушку. Через минуту наружные люки были задраены наглухо, а мы с Оглоблей с «матерями» в руках засели в коридоре.

Еще через одну двигатели начали «моргать», как неисправная лампа.

— Эй, что там?! — крикнула я в сторону рубки.

— Тайл, давай быстрее, через пару минут они полезут на модуль! — донесся до меня другой крик, на этот раз Лаппо.

Двигатели продолжали «моргать», и модуль, едва поднявшись в воздух, начал падать, судорожными рывками пытаясь выровняться.

Противник учел свои ошибки.

Через тридцать секунд двигатель, чихнув в последний раз, затих. Модуль мягко плюхнулся на брюхо, по самый нос зарывшись в снег. Защелкали снимаемые предохранители, глухо клацнул резко вздернутый переходник подачи плазмы.

Я стояла на одном колене за выступом стены и наводила дуло на наружный люк. С противоположной стороны коридора то же делал Маэст.

Мы ждали.

Да, на этот раз противник учел свои ошибки. Возможно, оттого, что более примитивных, судя по всему, тварей, вел кто–то гораздо более умный. Возможно, более умный, чем я.

Они ударили быстро, резко и напористо, по люкам, единственному бронированному иллюминатору, обшивке, принялись подкапываться под днище. Корабль начал тяжеловато раскачиваться по аккомпанемент неумолкающего треска, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей, пока нас не начало швырять из стороны в сторону, впечатывая в стены, кресла и консоли.

Я вцепилась в стенную скобу, о которую секундой ранее рассекла щеку до самого глаза, свободной рукой закидывая за спину ставшую бесполезной «мать». То повисая в воздухе, то с размаху впечатываясь боком в стену, я лихорадочно думала.

Как же это?… Как можно сдвинуть с места многотонную махину, и не просто сдвинуть, но и раскачать, как детский кораблик в ручейке? И что это еще за треск?

Через секунду пол резко бросился вверх, заставляя в который раз схватиться за скобу — модуль стал на бок, слабо качнулся назад, ловя равновесие, помедлил мгновение и с грохотом рухнул брюхом кверху.

С трехэтажным матом я рванулась крошечный грузовой отсек. За спиной застучали массивные ботинки — Маэст бросился следом.

В днище был люк для спуска грузов. С изоляцией, но без брони.

Грянул скрежет, мерзкий, рвущий нервы звук царапанья по металлу десятков когтей. Металл явно поддавался.

Воздух взорвался визгом десятков глоток, тянущим на одной–единственной, нестерпимо высокой ноте. Я зажала уши руками и бросилась назад, туда, где на кресле лежал забытый шлем. Торопливо натянула одной рукой, включила режим жесткой фильтрации шумов и почувствовала себя почти сносно.

Я рванулась назад, к хлипкой внутренней перегородке, разделяющей грузовой и пассажирский отсеки, чуть ли не вынеся ее плечом, кроя матом позорно медлительную автоматику, накрыла стремительно расходящийся по шву грузовой люк струей раскаленной плазмы, спекающей уже виднеющиеся когти и лапы в один черный чадящий комок, и только потом заметила, что осталась одна.

Маэст исчез, и, не переставая давить на курок, обливая жидким огнем лезущие в пролом все новые и новые лапы, я надеялась, что он не стоит у другого пролома.

Визг становился громче, переходя на ультразвук, от которого разрывались уши. «Мать» начало водить во вздрагивающих от скачков звуковой волны руках, на потолок, ставший полом, ленивыми ошметками стекали брызги плазмы.

Внезапно вибрирующая нота резко подскочила, усилившись троекратно. От дикой боли мозг будто раскололо пополам, не помогали никакие фильтры. «Мать» глухо ударилась о пол — я упала на колени, обхватив голову руками, со странным безразличием наблюдая, как во все расширяющуюся щель снова тянутся когтистые лапы.

Они были сухощавыми и тонкими, как лапки насекомых, подросших до размеров одноместного дайра, но покрыты крупной зубчатой чешуей. Чешуя блестела, будто покрытая лаком — или слизью, как знать. И когти. Длиннее, чем мой палец, непроницаемо–черные лезвия, резавшие металл как пластик.

Полный комплект видеть не хотелось даже издалека.

Я сжала зубы, на четвереньках доползя до «матери», и дала залп, кривым росчерком пропахавший потолок. Плеснула плазма, сжигая покрытие на стенах, начиная неспешно разъедать пол. На последних ошметках воли выпустив еще один заряд, я кинулась к шлюзу и, перепрыгнув порог, со всей дури припечатала кнопку экстренной блокировки. Выдернув из гнезда, отшвырнула плазменную капсулу, одну, другую, третью… Быстро сдернула с пояса запасные и торопливо, все еще трясущимися пальцами, принялась заряжать. Вставить до щелчка, повернуть до упора, прокрутить зарядник на гнездо. Одна, вторая, третья…

Не стоять, не думать. Тем более — не стекать по стене.

Мой пропавший наполовину слух давал преимущества, но не настолько большие, как казалось. Я вскинула «мать» на руку и побежала в пассажирский отсек.

Они все были там. Даже Маэст, лежащий на полу, сжавшись всем своим огромным телом в комок, обхватив голову руками.

Нет, я ошиблась.

Преимущества были слишком большими, гораздо, гораздо больше, чем можно было подумать. На миг возникла смутная тревога — а вдруг я теперь глуха и на второе ухо? — смытая истошным визгом, пропечатавшимся на внутренней стороне черепа.

Я сдернула с пояса Оглобли горсть плазменных капсул, развернулась и бросилась обратно, стиснув зубы и стараясь не думать.

Я стала напротив уже прогибающегося от ударов изнутри шлюза, не торопясь развесила капсулы на поясе, поудобнее перехватила приклад и мысленно осенила себя Звездой.

Удар, удар, удар… Металл вибрирует, скрежет когтей, снимающих ломкие стружки, вплетается в и без того рвущие уши вопли. Я жду.

Дыра появляется внезапно — черный провал, из которого на миг змеями выскальзывают тонкие чешуйчатые пальцы, чтобы мгновенно спрятаться обратно, не дожидаясь плеснувшей следом струи плазмы. Рядом с первой начинает возникать контур новой дыры. Противник учится гораздо быстрее, чем было необходимо для моего выживания, и это плохо. Слишком плохо.

Копчиком я чувствовала, что за шлюзом готовится какое–то грандиозное дерьмо — уж слишком вяло шло раскурочивание двери, к тому же, не подал голоса еще предводитель всего этого вертепа. Осенив себя Звездой для верности еще разок, я, находясь в относительно твердом уме и здравой памяти, пошла на самую идиотско–героическую из всех благоглупостей, совершенных за свою жизнь — вынесла разрывным снарядом шлюз, снеся с полдесятка полосующих ее тварей, и рванулась внутрь, на бегу разворачиваясь спиной ко входу и вжимаясь в нишу между остатком шлюза и несущей стеной.