Ольга Шумилова - Эхо войны.

Я смотрела на него… жадно, и ничего не могла с собой поделать. Нет, он не изменился. Совсем. Разве что стал чуть старше, чем я помнила… Все те же короткие волосы и длинная челка, падающая на глаза. Все те же темные, чуть раскосые колдовские глаза…

Сколько нужно прожить жизней, чтобы вырвать тебя из сердца, любимый?…

— Почему ты не пришла, когда я просил? — вопрос прозвучал формально, хотя и зло. Я приподняла бровь. Такое ощущение, что его это уже не интересует. Но ведь должно?…

Он нервничал, хотя и скрывал это более чем успешно. Другой вопрос, что его я знаю, пожалуй, лучше, чем себя…

— Я говорила, — сухо отрезала я, разглядывая свои руки, окольцованные медицинскими датчиками. — И, по–моему, предельно внятно. Я рядовой солдат, а не главнокомандующий войсками, и распоряжаться свободно своим временем…

— Не смеши меня!… — он сел на стул у изголовья кровати, скрестил руки на груди. — Ты…

— Я здесь нахожусь под командованием офицера, никоим образом не связанного с фортом Иней, — я продолжала рассматривать руки, не без оснований опасаясь поднимать глаза. — Поэтому никаких поблажек мне не положено, Рой. Пойми это наконец.

— Я вижу, — он бесцеремонно смерил меня взглядом. — Что с тобой слу… Во что ты умудрилась вляпаться? — он запнулся посреди фразы и исправился слишком быстро, будто боялся, что я уличу его в чем–то. Может, в нормальном к себе отношении?

Или теперь ему нормальные отношения не положены по Уставу? Не помню.

— Рой, что ты хотел?

— Не рада меня видеть? — он саркастически усмехнулся. А в глазах — тщательно запрятанная тревога. Неужели?…

Сердце, это идиотское слабое сердце, трепыхнулось и замерло, против воли истекая болью вместо надежды — задавленное сознанием, потому что чудес — не бывает.

Рой, Рой. Меня не смогло убить чудище, в логово которого я полезла, а ты — сможешь. Добьешь безо всякой жалости.

— Рой, если ты пришел поболтать, Звездой прошу — лучше иди обратно. И — нет, я не рада тебя видеть. Поэтому давай, как цивилизованные существа, быстро выясним интересующие нас вопросы и разбежимся. Лет на тридцать–сорок, это меня вполне устроит.

Сцепив зубы, я не оставляла себе путей ни для отступления, ни для предательской слабости. С каменным лицом и пустым сердцем я била по больным местам тех, кого лечила — чем лекарь лучше?…

— Вопросы… Как хочешь, — он побарабанил пальцами по предплечью, нахмурил брови. Резко бросил: — Расскажи внятно, что вы там за насекомых нашли на своем полюсе.

Я пожала плечами и монотонно пересказала последние пять отчетов. Подняла наконец на него глаза:

— Что вы выяснили?

— Пока ничего интересного.

— Когда ты требовал от меня встречи, то утверждал, что хочешь сообщить мне данные по моим отчетам. Как это понимать? — резко поинтересовалась я. — Рой, что вообще твориться вокруг этой планеты? Что здесь делает Корпус? Что здесь делаешь ты, в конце концов?! Это вообще ни в какие рамки не лезет! И после такого ты говоришь — «ничего интересного»?!

Он замер, черные глаза превратились в непроницаемые зеркала. Но до этого, всего на секунду, в них мелькнуло выражение, которое я видела часто, но никогда — в этих глазах. Загнанный в угол зверь, на хвост которого наступил охотник с трещоткой.

Я обомлела.

— Рой, что случилось? Что–то… на работе? Скажи…

Какой тут разум, боги мои… Глаза всматривались в его лицо в поисках ответа, руки сами нашли и осторожно сжали чужую ладонь… И плевать хотело сердце на разум и волю, если пятнадцать лет я не видела тебя, не касалась твоей кожи, твоих волос, не вдыхала твой запах… Я научилась жить и быть счастливой в одиночестве. Но сколько жизней нужно прожить, чтобы сердцу не было на это плевать?!

Он вздрогнул.

Наверное, считал то безумие, что творилось в моей голове. Да какое там «наверное»… В лицо бросилась краска. Я зажмурилась, сжала зубы и выпустила его руку. Из–под плотно сжатых век покатились слезы.

Звезда, не дай мне увидеть его больше никогда. Я становлюсь жалкой…

— Упоминания о них нашли только в нескольких древних текстах, — Рой наконец заговорил, и слава богам, иначе я умерла бы прямо сейчас — от унижения. — Это… — он заколебался и начал говорить медленно, осторожно выбирая слова. — Этот вид, он происходит… его встречали во время первой волны колонизации. Но потом ареал… территория, которую занимали обе Короны, снова сузилась, и встречать его перестали. Судя по всему, он обитает в… неисследованной части космоса. Колонист, очевидно, подцепил их на пути к Деррин, но, поскольку непонятно, каким курсом его носило, где — неизвестно.

— Что лучше всего их жечь, мы уже выяснили. Чего еще они боятся?

— Не указано, — резковато отрезал Рой.

— А это действительно насекомые?

— Этим документам полторы тысячи лет! — не выдержал он. — План патологоанатомического исследования не прилагался!

— Ну хорошо… Как хоть они называются, можешь мне сказать?

— …В документах их называли «т'хор». Это на ременском, перевод… не знаю.

— Я знаю. «Чума», — я вцепилась в одеяло. — Не могли они ошибиться, нужно срочно эвакуировать город и организовывать большую облаву с огнеметами.

— Вы готовите на них облаву?

— Не приведи Звезда штаб ее не готовит, — я нахмурилась и, в смутной надежде, что за своими проблемами он сжалится над несчастным городом и поможет войсками, выложила текущее положение дел. — Я видела их в подвалах под городом, и даже отстрелила одному кусок крыла. Собственно, из–за их вожака я и попала в лазарет.

— Как ты выжила? — он спросил это почти жадно. Я приподняла брови:

— Он не пытался уничтожить меня физически, а с последствиями ментальных фокусов справился наш командир, — я потерла подбородок. — Знаешь, я сейчас начинаю понимать, что он, возможно, хотел меня подчинить себе, а не убить. Или убить, а потом зомбировать тело. Интересный поворот…

Рой прервал мои размышления над этой действительно перспективной идеей:

— Значит, свое руководство ты уже оповестила?

— Да, и оно свое — тоже, — рассеяно ответила я. — Но эвакуацию эти идиоты начинать не хотят. А ты… не мог бы… — я с надеждой посмотрела на мужа.

— Пока нет. Слишком много проблем, — он поднялся. — Мне пора. Выздоравливай.

Он исчез так же внезапно, как и появился. Я только вздохнула и опустилась на подушку. В груди поселилась тоскливая, ноющая боль, прозываемая «жизнь наперекосяк» — так, что ли, сказал Тайл?…

Вот бы разучиться чувствовать. Совсем. Нет чувств — нет боли. Насколько было бы легче…

Рой все тот же… И другой. Совсем другой. Все из–за войны, наверняка. Ему сейчас тяжелее, чем мне.

С этой мыслью я заснула, впав в беспокойный, тревожный сон. И, только засыпая, вспомнила, что он так и не ответил ни на один мой вопрос.