Стефани Майер - Новолуние

– Мог хотя бы предупредить, – буркнул папа.

– Ну да, особенно в такой ситуации, – смущенно пробормотал доктор Джеранди.

Дальше неинтересно… Нащупав уголок одеяла, которым меня укутали, я накрылась с головой.

Я то проваливалась в забытье, то просыпалась. Краем уха слышала: Чарли благодарит участников поисков и они один за другим уходят. Папа осторожно коснулся моего лба и накрыл вторым одеялом. Несколько раз звонил телефон, и он, не желая меня будить, брал трубку чуть ли не после первого гудка.

– Да, мы ее нашли, – шептал он звонившим. – Белла заблудилась. Да, с ней все в порядке, – и так снова и снова.

Судя по шорохам и скрипам, Чарли готовился ко сну.

Через несколько минут опять позвонили. Чертыхаясь, папа встал и поплелся на кухню.

– Алло! – пробормотал он, а потом в его голосе зазвучала тревога. – Где? – Повисла пауза. – Уве рены, что за территорией резервации? – Снова пауза. – Но что они там жгут? – В голосе страх и тревога. – Конечно, сейчас позвоню и выясню.

Так, папа снова набирает номер… Надо сосредоточиться.

– Привет, Билли, это я, Чарли, извини, что бес покою в такую рань… Нет, с ней все в порядке.

Отдыхает… Спасибо, но звоню не поэтому. Меня только что разбудила миссис Стэнли. Говорит, у нее с третьего этажа видно, как на прибрежных скалах полыхают костры. Я конечно же… О боже! – В па пином голосе зазвенел металл: это раздражение или… злость? – Зачем? А-а… Неужели? – саркас тически спросил он. – Передо мной можешь не из виняться. Смотри только, чтобы пламя не вышло из-под контроля… Знаю, знаю, удивительно, что в та кую погоду костры вообще разгорелись… – Отец долго слушал, затем будто нехотя добавил: – Спа сибо, что прислал Сэма и остальных. Ты прав: эти леса они знают куда лучше нас. Беллу нашел Адли, так что с меня причитается… Ладно, созвонимся.

Бормоча что-то несвязное, Чарли побрел обратно в гостиную.

– В чем дело? – спросила я. Он тут же бросился ко мне.

– Прости, милая, мы тебя разбудили…

– Что-то горит?

– Ничего страшного. Просто на скалах жгут кос тры.

– Костры? – переспросила я. В моем голосе ни тени любопытства. Он какой-то… мертвый.

– Детишки из резервации хулиганят.

– Почему? – равнодушно поинтересовалась я.

Опустив голову, папа рассматривал узор на ковре.

– Отмечают хорошую новость, – с горечью про изнес он.

Новость, как ни обманывай себя, была только одна. Да, все сходится…

– Каллены уехали… Как же я забыла: индейцам не нравится, что они живут в Ла-Пуш.

Квилеты верят в то, что «холодные», или кровопийцы, – исконные враги их племени, не меньше, чем в легенды о великом потопе и предков-оборотней. Обычные сказки, фольклор, однако некоторые относятся к этому серьезно, например старый друг отца Билли Блэк, хотя его собственный сын Джейкоб считает все это предрассудками. Билли велел мне держаться подальше от Калленов…

Имя всколыхнуло душу, и на поверхность стало подниматься нечто спрятанное глубоко внутри, о чем не хотелось даже думать.

Целую минуту мы молчали. Чернильное небо за окном стало кобальтовым: за дождевыми облаками занималась заря.

– Белла! – позвал Чарли.

Полная дурных предчувствий, я обернулась.

– Он бросил тебя в лесу?

Лучше ответить вопросом на вопрос.

– Откуда ты знал, где меня искать? – Я стара тельно пряталась от реальности, которая надвига лась, словно асфальтовый каток.

– Из твоей записки, – удивленно ответил папа, доставая из заднего кармана клочок бумаги, грязный и затертый, сотни раз перечитанный. Чарли протя нул его, словно вещественное доказательство. Не брежный почерк удивительно похож на мой соб ственный.

«Ушла в лес с Эдвардом. Скоро буду. Б.».

– К ужину ты не вернулась, я стал звонить Калленам. Никто не отвечал, – тихо произнес Чарли. – Тогда я связался с госпиталем, и доктор Джеранди ответил, что Карлайл уехал.

– Куда они уехали? – спросила я.

– А Эдвард не сказал?

Внутренне съежившись, я покачала головой. Ну зачем папа назвал его по имени? Боль вырвалась наружу, налетела, ошеломила.

– Карлайлу предложили работу в крупной кли нике Лос-Анджелеса. Думаю, хорошим жалованьем заманили.

Солнечный Лос-Анджелес… Туда они точно не поедут! Я вспомнила палящие лучи, отражающиеся от кожи, любимое лицо… и содрогнулась от невыносимой боли.

– Так Эдвард бросил тебя в лесу? – не унимался Чарли.

Боже, ну хватит меня мучить!.. Пытаясь избавиться от боли, я бешено мотала головой.

– Сама виновата. Он оставил меня на опушке, недалеко от дома, а я пошла за ним… Остановить пыталась…

Чарли начал что-то говорить, но я по-детски заткнула уши.

– Папа, я больше не могу это обсуждать! Хочу в свою комнату…

Прежде чем он успел ответить, я соскочила с дивана и понеслась по лестнице.

В доме кто-то был, кто-то оставил записку, чтобы Чарли знал, где меня искать. Как только я это поняла, возникло страшное подозрение. Скорее в комнату! Закрыть дверь на замок и проверить плеер!

Вроде все точно так, как было утром. От нажатия кнопки медленно поднялась крышка.

Пусто!

Альбом, который подарила Рене, на кровати, там же, где я его оставила. Дрожащими руками я открыла обложку. Листать дальше первой страницы не пришлось. Металлические уголки на месте, а вот фотография… Осталась только моя кособокая надпись: «Эдвард Каллен. Кухня Чарли, 13 сентября».

Все, больше смотреть незачем, он вряд ли что-нибудь пропустил…

«Ты сможешь жить полноценной жизнью, будто никогда меня не знала», – обещал Каллен.

Пол в моей комнате гладкий, деревянный. Касаюсь его ступнями, теперь ладонями, а теперь – виском. Милый Господи, пусть я потеряю сознание! Увы… Волны страшной боли, прежде лизавшие ноги, поднялись и накрыли с головой.

А мне и не хотелось всплывать…

ОКТЯБРЬ.

НОЯБРЬ.

ДЕКАБРЬ.

ЯНВАРЬ.

Время идет. Идет вопреки всему. Даже когда любое движение секундной стрелки причиняет боль, словно пульсирующая в синяке кровь. Идет неровно: то несется галопом, то тянется, как кленовый сироп. И все же оно идет. Даже для меня.

Чарли ударил кулаком по столу:

– Все, Белла, ты едешь домой!

Я оторвала глаза от корнфлекса, который скорее изучала, чем ела, и изумленно уставилась на отца. Нить беседы давно потеряна – разве мы вообще беседуем? – и я не знала, как понимать папины слова.

– А это разве не дом? – сконфуженно пробормотала я.

– Вернешься к Рене в Джексонвилл, – пояснил он.

Кипя от гнева, папа наблюдал, как до меня доходит смысл его слов.

– Что я сделала? – Как несправедливо! Четыре месяца я вела себя просто безупречно. После пер вой недели, о которой мы тактично молчали, ни разу не пропустила школу. Отлично училась. Не наруша ла комендантский час (как же его нарушить, если вечерами сидишь дома?) и чуть ли не каждый день готовила горячий ужин.