Оксана Демченко - Мир в подарок

И где он добыл эту ветхую рубаху? Глиша дала вместе с клоками, не иначе.

— Спасибо, Митэ. — я чуть приподняла плошку, глянула на арага. — Ты теперь будешь вести себя идеально целых две недели, да? Я рассчитываю на это. Но, обойдемся без иллюзий, едва ли дольше.

Он несколько смущенно пожал плечами. Мол, вылечила — спасибо, а бежать обязательно постараюсь. Иной реакции я бы очень удивилась. Он в свою очередь спокойно, деловито, не без скрытой иронии сообщил, что за завтрак придется доплатить.

Светлоглазый хам! Я очередной раз удивилась про себя: как он выживал все четырнадцать лет с таким-то характером? Потом усмехнулась, глянув на чуть сгорбленные плечи. Трудно. Ему ведь тридцать два, судя по вчерашнему рассказу, а с первого взгляда я дала все пятьдесят. После двух уток, целого набора трав и настоек в сочетании со сном, я согласна была убавить лет пять-семь. Все равно выходит год за два, и это учитывая его железное здоровье.

Митэ получила необходимую сумму и убежала рассчитываться за завтрак. Наири, едва дождавшись, пока закрылась дверь, метнулся ко мне и… упал в ноги. Как идеальный раб, лбом на хозяйские стопы. Умеет он удивлять людей, не то слово! Я сперва прямо окаменела, потом резко дернула его за руку вверх.

— Слушай, давай договоримся, — выдохнул торопливо, еле слышно, косясь на дверь.

— Я буду тебе псом верным до конца дней, без обмана, только купи мать Митэ. За нее совсем недорого попросят. Она теперь бесполезная, надолго тебя не обеспокоит.

Но мы… я отработаю.

— Она здесь?

— В городе. Карис нищие купили, побираться. Только для этого тоже здоровье требуется. Забьют ее, денег-то не приносит.

Я толкнула его к стулу. Ну вот, участвую уже во втором заговоре. Когда Митэ вошла, мы сидели на прежних местах. Девочка вопросительно глянула на арага.

Потом на меня.

— А что, вы так тут и сидите?

— Тебя ждем, совет нужен, — пояснила я бодро. — Скажи, где бы можно поискать селян из Агриса, кроме этого постоялого двора?

— Возле пустых загонов, — усмехнулась Митэ, — А по жилью… «Бычий хвост», если победнее. А побогаче… так скорее всего, здесь, где еще?

— Завтра уходим из города, — вздохнула я, тоскливо глядя на кошелек. — А пока поброди тут, Глише помоги да между делом и поспрашивай, не приезжали ли дети старосты? Их не перепутать с местными, огромные, рыжие, шумные, зовут Мирах и Тамил. И купи нормальное платье, я дам денег. Только далеко одна не ходи, бугай этот вчерашний…

— Ничего, я бегаю быстро, — фыркнула она.

Увязав в тряпичный узелок несколько серебряных и медных монет, гордо развернулась и вышла, резко закрыв дверь. На нас даже не обернулась. Наири усмехнулся. Тоже заметил, что попытка скрыть разговор рассердила маленькую, но далеко не глупую, илла. Нам собирать было нечего, поэтому вышли мы сразу следом.

— Расскажи о матери Митэ, — попросила я, когда мы миновали рынок и углубились в узкие, затхлые ремесленные переулки. Я запоздало вспомнила, наступая на что-то мерзко осклизлое, что собиралась купить обувь. — Только ответь сначала, тут нельзя добыть сандалии или сапоги?

— Это кожевенный квартал, — пожал плечами араг, сворачивая в ближайшую калитку.

— Так сандалии или сапоги?

— А что дешевле?

Через пару минут у меня были сандалии, грубые, но вполне добротные. Главное — очень дешевые. Мой усердный раб, оказывается, отменно умел торговаться. Идти по мостовой стало куда приятнее. Я думала так, пока не навернулась в третий раз, чувствительно подвернув ногу. Кожаные жесткие подошвы скользили по влажным — не хочу думать от чего — камням, как по льду. Кстати, араг ловил меня с неизменным успехом, радуя окружающих поводом обсудить одинокую молодуху, то и дело падающую в услужливо открываемые рослым рабом объятия. На нас, как на случайных клоунов, уже высовывались посмотреть из окон второго этажа, передавая весть от дома к дому. Толстый хозяин лавки, оставшейся по правую руку, довольно проследил мой двадцатый или тридцатый и, безусловно, самый впечатляющий, пируэт. Сложил ладони рупором и гаркнул на весь квартал:

— Тирх, ставлю пять медяков, он ее загребет еще десять разов до поворота.

— Десять? — Тирх показался в дверях лавки слева. — Неинтересная ставка, кум, потому как согласный, десять, а то и двадцать. Да я б тоже помог, девка вполне гладкая. Токо батька ейный дура-ак, раз молодке такого проворного ловца прикупил.

С душой держит, стервец. Бережет, значит.

— Дык, не чужая, чай. В прошлом годе вот Фимку с седельного ряда возчик тоже подсаживал дюже вежливо, как на торг в южный Римас отправлялись. А теперя, смотрю, мама родная! Приехали днями, двух кучерявых да смуглых с воза и снимают.

Отец ее…

Мы наконец свернули за угол, так и не дослушав историю. Наири больше не отпускал меня, твердо придерживая за талию. Его заметно трясло от сдерживаемого с большим трудом смеха. Хохота, скорее. Смех он маскировал под кашель, но не слишком усердно. Выздоровел, лось! Я сердито остановилась и поискала глазами место, пригодное, чтобы сесть. Да вались оно все боком! Лучше босиком по грязи, чем на месяц стать главной темой сплетен для всей слободы. Народ памятлив на такие шутки, а мне их память как бы боком не вышла, и вчерашнего хватает сверх меры.

Араг отдышался, решительно оторвал от ветхого подола раздобытой поутру рубахи пару полосок и ловко перевязал подошвы моей замечательно дешевой обуви. Я стояла на одной ноге и следила за его ловкими руками, опираясь на жесткое плечо. Потом сделала несколько пробных шагов. Теперь нахалу точно хватит ума раздобыть новую рубаху, а за деньгами отправить к хозяйке. Но — потом.

— Наири, а почему у тебя нет знака на руке, как у других? Его вроде при рождении всем ставят.

— Клейма, — усмехнулся он. — Скот принято метить каленым железом. В моем роду детей не считали скотом. Мы жили очень трудно, прятались.

— Попался случайно? А я уже привычно посчитала, что тебе тридцать два, раз тут маешься четырнадцать лет, — невесть с чего пояснила я.

— Почти тридцать четыре, — пожал он плечами. — И что это меняет?

— Ничего. Просто спросила. (Еще чуть-чуть, и я начну извиняться за свое любопытство!) — Итак, мама Митэ.

— Я в Дарс прежде попадал с одним из хозяев лет десять тому назад. — кивнул он без промедления. Экий стал мягкий и разговорчивый! Настораживает меня благодушие в его исполнении. — Видел я ее тогда первый раз, очень красивая, танцовщицей была в дорогом заведении, для знати и купцов богатых. Полукровка, илла с примесью северных брусов. Кожа как топленое молоко, волосы темные вьются до пояса. Глаза густо-синие, с мелкими песчинками серебряными, раз увидишь — не перепутаешь. Тогда она стоила страшно дорого. Князей родичи к ней ходили, городской Голова, золотом платили. И с Митэ тогда же познакомился, ей года не было, она и не знает… — Он чуть помолчал. — Рабынь в дорогом доме долго не держат, в этом деле они быстро меняются: одни портятся, других из степи подвозят, помоложе-подороже. Да Карис еще и привыкнуть никак не могла чтоб угождать, хоть и тихая была. Били ее. Потом на рынок продали. Ночной грелкой, так это называют.