Оксана Демченко - Мир в подарок

Стоп. Дура? Интересный образ, вполне нелепый, может, и получится. Я тихо заскользила вдоль кромки кустарника, смещаясь левее, обходя поляну. Боги, пошлите нам с князем болтливых окаянных!

— Ну, попробуй еще разок: «обе — вон»! — хихикнула вторая, явно передразнивая. — Может, мы сразу и подчинимся, как тогда, на причале. Все же не абы кто, а сам милостью Богов, наш князь Карна просит. Умоляет.

— Не за себя, так за друзей — давай, попроси, в ножки упади, — посоветовала первая. — Время еще есть. Мы можем кого-то и отпустить, если пожелаем. Наша госпожа просила передать тебе перед казнью, что предал тебя твой новый любимчик, молодой Пирх.

— Бедный мальчик, я ведь не поверил Лемару, сюда сунулся, — виновато вздохнул князь. — И чем она взяла?

— Как сам просил, жизнь за одну ночь.

Меня теперь отделяло пять десятков шагов от дичи, до охотниц протянулось почти такое же расстояние. Будем надеяться, не одна я на поляне дура. Громко треща ветками, я полезла из кустов. Грохнулась с ходу на колени, угодила на здоровенный узловатый корень, и, громко подвывая от боли, поползла к князю.

После скачки на лосе штаны походили на грязную тряпку, стирка в ручье не помогла их внешности, да и запах еще давал о себе знать. Босиком — это уж как водится.

Простоволосая, лохматая, в убогой рубахе. Надеюсь, такой и должна быть в их представлении типичная деревенская дура.

— Кормилец! Отец родной! Князь-батюшка! Не для себя, от людишек всех прошу, уж дозволь сказать! Не оставь детей сиротами, не погуби убогих! Всей деревенькой слезно молим, не попусти-и-и…

Карие глаза князя широко распахнулись. С душой выла, старалась. И вот оно — признание: один из спутников Карна заслушался так, что уронил нож. Окаянные, тоже позабыв о казни, тупо глазели на представление. Еще десять шагов. Я картинно бухнулась лбом в траву, повторила это зрелищное упражнение для наглядности и поползла быстрее, завывая еще громче и чаще, причитая с нотами истерики. Лишь бы никто не успел перебить и спросить, в чем дело.

— Богами заклинаю: помоги! На тебя надежа наша распоследня-йа-а-а! — перебор, это уж прямо боевой клич, а не причитание. Сбилась, простите зрители, опыта маловато.

Вот и сапоги. Не промахнулась, точно макушкой в венценосное колено. Бедняга вздрогнул от неожиданности, с трудом усидел на бревне. Впрочем, он уже приходит в себя, как и окаянные, но теперь не важно. Можно и обернуться.

— Это еще что за игры? — тихо спросил «кормилец», зверея на глазах, — меня казнить — еще понятно. Но дур деревенских в лес везти на потеху? Даже для сестрички моей слишком мудрено.

— Да кто ее, блажную, знает, как попала сюда, — почти невольно оправдываясь, пожала плечами более говорливая, рыхлая тетка с блеклой лошадиной мордой. Быстро они отцветают в тенечке! — Мне без разницы, скольких жечь.

Я всем телом развернулась к ней и улыбнулась. Медленно встала в рост. Без разницы? Так попробуй. Тусклые серые глазки выгоревшими углями под слоем пепла нацелились в мою щуплую фигуру, губы дрогнули презрительно. Да что она может увидеть? А вот я…

Видимо, посещение гибнущего у корней мира феникса даром не прошло. В клетке мне теперь мерещился не просто огонь, пламя дробилось на переливчато-рыжие струи, чем-то похожие на перья. Или мне так хотелось думать? Жутко. Ведь не перья — жизни, загубленные ради роста и пополнения силы.

Вычерпнув несколько яростных лепестков, тварь бросила их в нашу с князем сторону.

Огонь взревел, стремясь обрести свободу, коснулся моих рук и потек по ним, ласково и послушно. Обе вздрогнули, переглянулись и потянулись к дару рабынь. Я тихо покачала головой, перерезая возникшие каналы. Голодайте, пиявки!

— Не выйдет. На вас и так жизней погубленных — не отмоешься. Ты вот выпила двенадцать хороших людей. Начала с ребенка, ему не было десяти лет. Это когда ты сделала выбор и стала окаянной, да? Потом две илла, разом. В порту корабли жечь собиралась, ведь так? — я говорила совсем тихо, пальцами деловито оглаживая огонь и собирая его в клубок. Обе балахонистые фигуры горбились, дергаясь при каждом моем точном попадании в свое прошлое. — Тебе всех назвать, или сама помнишь? Старого мастера мебельщика…

— Ты кто?

— Глупый вопрос, когда знаешь ответ. Нет, я тебя убивать не буду. Их двенадцать, тобой загубленных. Они все еще здесь. Я их просто отпущу. И семерых твоей подруги — тоже.

Шар огня, выпущенный из рук, поплыл обманчиво-медленно. Разросся, обтек обеих, не беспокоя коней. И опал вниз тонким пеплом с пустых седел. За моей спиной сдавленно охнул кто-то. Рабыни разом устало опустились наземь. Молоденькие, все бритые наголо, с крупными уродливыми клеймами во всю голову, заходящими на лоб до глаз. В неудобных высоких ошейниках, с цепочками, пристегнутыми к специальным кольцам на луках седел. Их ценность не в красоте, а в даре. Такими одаренным никуда не убежать, не спрятаться.

Самую тоненькую бил озноб. В первую минуту они показались мне одинаковыми под слоем пота и грязи. Теперь стало можно присмотреться. Две уроженки Карна и слабенькая, почти теряющая сознание, бруса. Ее клеймо выглядело совсем свежим, не старше недели. На губах пузырилась кровь, коростой покрывающая подбородок.

Серые огромные глаза смотрели слепо, ребра лихорадочно вздрагивали в мелком частом дыхании.

Минуту спустя я сидела рядом, торопливо уложив на колени голову брусы и обхватив ладонями слабые запястья. Тоньше, чем у Митэ, кажется. Лечить с каждым разом получалось все удачнее, спасибо сельской практике. Еще несколько ударов сердца — и девочка спала, уютно свернувшись в клубок. Шрамы исчезали, мертвая кожа слетала шелухой, обнажая розовую и целую, на макушке уже топорщился ежик светлых волос. Я вздохнула и откинулась назад, разгибая спину.

Сильные большие руки укутали брусу плащом, осторожно подняли, чтобы отнести к кострищу, на постель из покрытой пледами хвои. Я устало выпрямилась, глянула на помощника. Князь. Молодец, надолго в шоке не задержался и все понял правильно.

Даже сразу лицом посвежел. Только брови хмурит недобро.

Потом пришли другие мысли. Я быстрым движением отправила оставшихся рабынь в сон.

Спутники князя, повинуясь его жесту, отнесли обеих к кострищу и почти сразу сами заснули. Так будет правильно. Больше ушей — больше проблем. Князь уселся, кивнул на спящую брусу.

— Да, лучше всего не иметь свидетелей. Вот и девочке потому вырезали язык. Так сестра обычно поступает с теми, кого перед обрядом отдает на потеху своему близнецу. Конечно, до того, как головы обреют и заклеймят. Красивая девочка, — князь вздохнул виновато. — Он сильно ненормален, а те, кто молчат, уже не расскажут об этом, даже случайно. Ведь пойдут среди дворни сплетни — не отмоешься. С благородными-то девицами он ласков и добр. Если б иметь свидетельство, можно прикончить мразь. А так…