Оксана Демченко - Докричаться до мира

Мы уже начали обсуждать, кружева его убили, вырез или падение протокола, когда меня резко, одним рывком, вызвал Лайл. Потребовал готовить катер.

Он был — я такого и не припомню — в ледяном и страшном бешенстве.

Нашла взглядом. Кивнула и побежала исполнять. Отметила мельком, что стоит он рядом с Рианом и мой родной айри тоже предельно мрачен. Пять минут спустя Лайл сидел в кресле пассажира, мы стартовали из сердцевины тора, аварийно отстрелив фиксаторы катера.

— Куда?

— Академия! — он почти прошептал это слово, и я поежилась.

Летели молча, на пределе скорости. Катер хорош, меня доставили за полтора часа от Академии к стартовой площадке Птенца, а теперь мы уложились в тридцать минут, хотя лететь пришлось дальше. Правда, обшивка нагрелась и дышалось плоховато, но это детали. Мы зависли над газоном главного здания дирекции. Плюхнусь — и останется на память о нашей спешке выжженная плешина. Не везет ему: то я Эллара здесь в клумбу роняю, то Хо портит систему полива, то доведенная до бешенства педантизмом директоров Лимма нечаянно устраивает локальный град…

— Кто нужен? — я подозревала ответ, ее не было среди встречающих. — Лимма?

— Зал дисциплинарных слушаний.

— Ой-ей…

Я торопливо уронила катер, уже не жалея газон, и мы бегом миновали двор, шало шарахающихся к стенам студентов, пару хмурых академиков, изобразивших оконный вираж, распластавшись у стекла; пустую пыльную лестницу, гулкий переход, галерею, вторую лестницу…

Меня прилично трясло. Я знаю этот зал, в нем пытались осудить Хо, когда он начудил с системой внутренней связи. Холодное и неприятное помещение. Два десятка кресел, стол председательствующего. Место у стены для судимого — это особая тема. Зал сохранился со времени древней Академии, когда внутренний суд был почти всесилен, а наша территория считалась едва ли не отдельным княжеством.

Тогда здесь решали вопросы «нарушения этики». Это когда академик передает тайны и знания на сторону в интересах третьих лиц, берет подношения за прием бездарей, перекладывает свою работу на чужие плечи, подрывает престиж Акада. Мало ли проблем.

Решаются они в присутствии хотя бы одного из директоров, десяти академиков и представителей по крайней мере двух знатных семей. Если вопрос касается одаренного, его временно лишают возможности использовать свои способности. На моей памяти такого не случалось, последний раз подобное было лет пятьдесят назад, когда одна из нас взялась предсказывать финансовую динамику рынка. Безошибочно, само собой — потому нам и запрещено работать в бизнесе. Ее, как и полагается, доставили, накачав инъекциями, аналогом алкоголя, для подавления способностей.

Кстати, отказ от исходного предназначения снави — помощи всем, кто в ней нуждается — и выбор сугубо корыстных мотивов за основу жизненного пути даром не прошел: она утратила способности годом позже. А приговор… Не да обычный он был.

Кажется, отправили жить в безлюдную местность на несколько лет.

Лимма могла попасть на слушания лишь по одной причине: кто-то все же подал прошение о расследовании вмешательства в сознание Большого Круга. Но кто и почему теперь?

Впрочем, понятно. У нас своих гадов достаточно, как в любом крупном человеческом коллективе. Лимма слишком большую власть взяла в руки и последние решения, как и вся история с волвеками, многим поперек горла. Сегодня Ялитэ далеко, все значимые люди и не-люди тоже, Риан же улетел отсюда лишь позавчера, задержавшись по просьбе Ринтэя, а завтра совсем станет поздно судить. Эллар в новом варианте опаснее прежнего, а они и того боялись, он кого угодно загрызет.

Лайл резко замер у дверей.

— Стой тут! — его голос уже был спокоен. — Я быстро.

Он бережно толкнул ручку двери вниз, двумя пальцами, опасаясь своего гнева. И мягко вошел в помещение, прикрыв дверь. Зачем ему травмировать штукатурку, когда им и одного вида волвека хватит? Со зрачками, сошедшимися в тонкие, почти неприметные волосяные щели…

Тишина упала на зал, и я принялась за старое — рухнула на колени и привычно отыскала замочную скважину. Да здравствуют старомодные двери!

Лайл беззвучно плыл по старинному паркету. Обычно — скрипучему, но волвеки вообще существа немножко волшебные, я уверена. Его и доски расстроить не решаются, нашего бесподобного вожака. Молчат…

Подобрал листок со стола шарахнувшегося в сторону младшенького одного из знатных родов, просмотрел. Кивнул, сминая бумагу и брезгливо бросая на пол. Лимма стояла у стены, бледная и какая-то помятая, ее придерживали двое айри, представители истца и заменители одаренных, призванные читать сознание. Наставница была очень плоха, она вообще отвратительно переносит подобные препараты.

Гимир, неузнаваемо серый и странно выпрямленный, молча сидел в кресле председателя собрания. Чудны дела нашего мира: Лимму обвиняли во вмешательстве в сознание, а директор-то под этим самым влиянием. Уж поверьте снави.

— Есть имена, которые не должны произноситься на Релате, — тихо начал Лайл. — Тот, от чьего лица выступают мало-уважаемые мною истцы, сдох и стерт из мира. На его совести более тысячи жизней людей, отправленных на Хьертт для запрещенных опытов. И три десятка айри. О судьбе многих поколений моих родичей и говорить здесь не стоит. Как возможно, что вы дошли до подобного позора?

— Вы не академик и не имеете права тут высказываться! — с заметным испугом зачастил один из сидящих возле Гимира. Вот дурень, полемику решил учинить! — Давайте сперва разберемся, насколько вообще оправдано пребывание потенциального дикаря…

— Вполне. — Лайл чуть усмехнулся. — Это моя жена и я, как настоящий дикарь, запрещаю ей находиться в вашем слишком уж умном обществе. Мы — стая, и мои решения для моих подопечных не подлежат обсуждению. А вы все можете сидеть здесь и дальше, с полным и неоспоримым правом. Вами займутся чуть позже.

Он коротко приложил к стене обоих айри и вынул из-за стойки почти бессознательную Лимму. Развернулся и вышел прочь, я едва успела отскочить от двери. Молча прошел коридорами — волвеки всегда помнят те места, где хоть раз бывали. У входа в главное здание мы столкнулись с пестрой группой «спасателей», куда менее решительных, чем мы, они только собирались с силами. Закон Академии требует, чтобы их набралось не менее того числа, что заседает… Пока было меньше. Ниэст, любимчик Эла, сердито торопил остальных, не отклеивая ухо от трубки. Если бы в зале не сидел Гимир, все бы давно были там. Но Деда любят, и, хотя этого его решения не понимают, идти против не очень стремятся.

Наше появление встретили потрясенно, проводили внушительную фигуру волвека взглядами до катера. Я обернулась и нашла в числе переминающихся неуверенно академиков только что подошедшую подругу Лиммы, Тамику. Явно торопилась на торжественную посадку Тор-а-мира и вернулась с полдороги.