Виталий Каплан - Круги в пустоте

— Сумку мою подай, — рявкнул кассар, сидя на корточках возле мальчишки. — Живее!

Не глядя, сунул руку в кожаные недра, нашарил там маленький флакончик, на дне которого плескалась ядовито-синяя жидкость.

— Слушай, — по-прежнему не оборачиваясь, заявил он, — сейчас я его в чувство приведу и буду говорить. Это снадобье не только исцеляет телесные раны, но и просветляет ум… на короткое время. Иначе он еще долго не сможет не то что ничего толкового рассказать, а и помыслить. Нам же надлежит скорее с ним определиться. Так вот, Митика, ты сейчас будешь молчать. Ни звука у меня чтобы. Иначе… — он помедлил. — Вспомни того молодого разбойника. Уяснил? Ну вот то-то же.

Ловкими движениями он принялся втирать синее зелье в мальчишкино тело. Быстро и сильно двигались руки, губы шевелились, тихо произнося что-то невразумительное.

Спустя несколько минут мальчик открыл глаза. Потом, напрягшись, сел.

— Ну? — хмуро спросил успевший спрятать флакон кассар, — говорить можешь?

— Ага, — хрипло кивнул пацан.

— Тогда говори, — велел Харт-ла-Гир. — Да не смей лгать, вранье я из тебя живо вышибу, — он выразительно покрутил конской плеткой. — Как тебя звать?

— Хьясси, — сообщил мальчишка. — А каково ваше имя, благородный господин?

— Смотри ты, какой наглый, — присвистнул кассар. — Тебе разрешали вопросы задавать? Впрочем, знай, что я — кассар Харт-ла-Гир, из славного рода восточных Гиров, держащих по государеву повелению в своей деснице град Нриу-Лейома. Посему помни о почтительности и не смей без разрешения открывать рот. Итак, какого ты звания, Хьясси?

— Из ремесленного звания я, господин, — с трудом поднявшись на ноги, низко поклонился Хьясси. — Отец мой горшечник… был, — добавил он, на миг запнувшись. — Мы из Гниу-Мьялги, это на западе от великой столицы, на берегу Тханлао.

— Гниу-Мьялги… — пожевал губами кассар. — Вроде бы помню. Мелкий такой городишко…

— Да, господин, — шмыгнул носом Хьясси. — Мелкий, но красивый. У нас там деревья, сады… не то что здесь, — пренебрежительно обвел он рукой.

— Ну и что же, Хьясси, — нетерпеливо перебил его кассар, — как же это ты оказался так далеко от своего дома? И почему эти достойные селяне собрались тебя казнить лютой смертью?

Пацан заметно напрягся. Потом, помолчав, поднял голову.

— Мы чтим Единого Бога, господин. Вот потому и…

— Печально, печально, — кивнул Харт-ла-Гир. — И что же случилось?

— У нас была большая община, в Гниу-Мьялги, нас старец Лоуми направлял. Его сам Вестник Алам посвятил Господу Единому… Мы никому не мешали. Мирно жили, работали, как все, — он всхлипнул.

— Ужас! И как это городские власти вас терпели? — хмыкнул кассар.

— А мы откупались, господин, — серьезно пояснил мальчишка. — Мы платили и господину городскому наместнику, и господину начальнику стражи, и верховному жрецу, и еще многим… и нас не трогали. Нас было три тысячи, господин, — с некоторой гордостью добавил он.

— Понимаю-понимаю… — кассар поморщился, точно лимон сжевал. — А после был государев указ «О злостных отступниках от верований и порядков».

— Да-да, — опустил голову мальчик, — наших стали бить и разорять. Нам-то еще повезло, мы с мамой и папой в те дни в деревне были, у дедушки, маминого отца. Он богатый человек, у него мельница есть, и четыре пары быков, и два раба… — Смотри-ка, — ухмыльнулся кассар. — А по тебе и не скажешь, что у тебя такой достойный дед. Ну и что же с вами в деревне стряслось?

— Туда сначала путники из города пришли, — продолжал мальчишка, — рассказывали, что там творится… и как наших братьев в Тханлао топили, и как в яме жгли, и как руки-ноги рубили… тем, кто не отрекся от Господа. А потом уже в деревню государев гонец прискакал, всех на площадь согнали, и староста Указ прочитал. — И как же поступил тогда почтенный дедушка? — заинтересовался кассар.

— А дедушка отцу сказал — мол, кто государю враг, тот мне не сын, не дочь, тех я не знаю. Уходите-ка, говорит, подобру-поздорову, пока и меня с вами заодно не спалили.

— Суров у тебя дед, — одобрительно кивнул Харт-ла-Гир. — Не пожалел, стало быть?

— У него же там еще трое сыновей, маминых братьев, с семьями… — возразил Хьясси, — он за них испугался. Сказал — пусть вас ваш Бог защищает, он, может, и сильный, а я старый. Вы не думайте, он и денег на дорогу дал, и припасов, и лошадь, Мохнатку. Ну и пошли мы спасаться. В город и не заходили, все бросили — и дом, и мастерскую, и деньги там папе были должны, так он только посмеялся — какие теперь деньги… — Это он верно, — согласился кассар, — тут уж не до жиру. И как же вы дальше решили укрываться от вполне понятного государева гнева?

— А мы на север пошли, в Сарграм. Там, говорят, Великий государь Айлва-ла-мош-Кеурами, да хранит его Единый, в истинную веру обратился, и наших там не гоняют, а наоборот… и всем, кого здесь, в Олларе, за Господа обидели, дают землю, и скот, и деньгами помогают на обустройство. И вообще, — мальчишкин голос зазвенел, — государь скоро приведет войско, дабы покарать идолов и обратить всех в веру истинную…

— Как же, как же, — усмехнулся кассар. — И в Тханолао неразумных потопят, и огнем пожгут, и руки-ноги отрубят… тем, кто не отречется от Высоких Господ наших. Понятное дело. Ох, и глупые же вы люди, единяне… Сколько вас палкой ни учи… Ладно, что потом было?

— Ну, мы шли, шли, целую неделю шли, нас переночевать пускали, у нас же деньги были.

— Что, и разбойников не боялись?

— Так Господу же покланяемся, — удивился пацан кассарской тупости. — Он нас и избавил от лихих людей.

— Зато не избавил от людей почтенных, — ядовито заметил кассар. — На то воля Его… — кивнул мальчишка, уныло разглядывая свои исцарапанные ноги. — Только маму с папой жалко… Как им больно было… Вот, мы так шли, шли, а потом в ту деревню и пришли, в Хилъяу-Тамга, вчера ближе к вечеру. А у них там как раз жертву приносили идолам… чтобы, значит, дождь дали… Посевы-то гибнут. Ну и нас с собой потащили — мол, тоже уважьте Высоких Господ, и вместе потом трапезничать будем. — Ну так и уважили бы, — наставительно сказал Харт-ла-Гир. — В конце концов, вас там приняли… ибо велит древний как сам мир закон гостеприимства. Но и гость должен почтить хозяина, и дом его, и богов его…

— А нам же нельзя, — возразил Хьясси, — мы же единяне… Еще Вестник Хоули-Гьяру сто лет назад учил: «не почитайте идолов темных, не приносите ни даров им, ни мольб ваших, ибо един есть Господь милующий, Рожденный и Нерожденный, и не должно быть у вас богов иных». — Ишь ты, — присвистнул кассар, — наизусть, стало быть, шпаришь. — Я погляжу, натаскали тебя, щенок. Ну так что, отказались-то отец с матерью?

— Отказались, — кивнул мальчишка и судорожно всхлипнул. Помолчал, то ли подбирая слова, то ли борясь со слезами. Потом глухо продолжил: — Тут шум поднялся, нас схватили, в сарай заперли. Мы Единому молились, а они тем временем вещи наши обыскивали. Вот, и нашли свиток с Откровением Единого Бога, и знаки наши, которые после Водного Просвещения полагается на шее носить. Тогда они в сарай пришли, кричать начали, что из-за нас боги разгневаются и дождя не дадут. Вывели на улицу, привязали к столбам, пороть стали… — Очень правильно поступили, — кассар, казалось, задался целью вывести парнишку из себя. — Как еще обходиться с невежами, не чтущими принявших их под свой кров? Только кнутом поучить.