Александра Первухина - Война ненависти

Холодно. Сыро. Противно. Она никогда не любила осень. Время мертвых листьев и раскисшей от холодного дождя земли, которая уже не способна никому подарить жизнь. Даже зима лучше. Зима — это покойник, пристойно лежащий в своем ледяном гробу. А осень… да именно, — умирающий, тело которого медленно, но неотвратимо покидает жизнь. Жалкое зрелище. Жалкое и жуткое. Яна ненавидела осень с детства. С того самого дня, когда потрепанный жигуленок ее родителей застрял на раскисшей проселочной дороге, и отец с матерью решили дойти до дачи пешком. Всего несколько километров по редкому сосновому лесу. Даже с сумками не больше сорока минут ходу, если не подберет попутная машина. Нестрашно. Часто так ходили незадачливые дачники, у которых на проселке застревали машины. Они были уверены, что доберутся до дачи засветло. Но только никто больше их не видел.

Ни живыми, ни мертвыми. Пропали без вести, сказал усталый задерганный лейтенант, от которого разило потом и перегаром. Но как можно было пропасть в редком лесочке, исхоженном дачниками вдоль и поперек? Никто так и не ответил ей на этот вопрос. Пропали и все.

Через три года тетя получила на них свидетельство о смерти. Не так, поправила себя Яна. Это называется решение суда о признании умершим.

Страшненькая процедура, когда совершенно незнакомый человек говорит тебе, что твои близкие мертвы, и его слова имеют силу закона. И неважно, жив человек на самом деле или нет. Неважно. Потому что милиция хочет поскорее закрыть дело, которое до сих пор портит им отчетность, а твои любящие родственнички стремятся поскорее узаконить все, что полагается узаконивать, когда умирает человек, и забыть об этом. Поскольку у них и своих дел полно, а тут нужно ходить на опознания в морг или тащиться к следователю на допрос в связи с открытием каких-нибудь новых обстоятельств, которые на ситуацию никак не влияют, но зачем-то должны быть зафиксированы. И все потому, что два человека имели наглость не просто пропасть, а пропасть при обстоятельствах, в которых можно заподозрить состав преступления. Ведь не даром же собака довела оперативную группу до какой-то небольшой полянки, каким-то образом оказавшейся в самых зарослях, и зашлась в вое. На пожухлой осенней траве и листьях, устилающих раскисшую от дождя землю, тогда не нашли никаких следов химии, но овчарка дальше края поляны не пошла и след пропавших больше не взяла. Вот такая вот история. И чем скорее в ней будет поставлена точка, чем скорее забудутся обстоятельства, не поддающиеся никакому логическому объяснению, тем лучше для всех. Ну, почти для всех. Но кого волнуют переживания пятнадцатилетней девчонки, упрямо твердящей, что ее родителей убили. Может, и убили, да только где искать этих убийц? И зачем? Когда тел по счастью не обнаружили, а значит дело заведено розыскное, которое легко можно закрыть, если суд признает пропавших людей умершими. И все довольны.

Ну, почти все. А особо впечатлительные дети, как уже говорилось, не в счет.

Яна ненавидела осень. Все, что было в ее жизни плохого, случилось именно в эту пору агонии природы. Даже с Алексеем она познакомилась осенью. Хотя и не считала сначала, что это плохо. Целый год не считала, пока ей не исполнилось восемнадцать, и ее обожаемый Алеша не предложил ей стать его партнером по бизнесу! Как она радовалась в тот день! Она считала себя взрослой и самостоятельной, и вот ее любимый наконец-то это признал. И не просто признал, а еще и предложил стать директором в их совместном предприятии! Яна была счастлива. Счастлива до того момента, пока в скромный плохо отремонтированный офис, снятый Алексеем, прежде всего, из-за его дешевизны, не ввалились бритоголовые амбалы, и один из них небрежно не мазнул ее ладонью по щеке, отбрасывая в старенькое кресло, из которого она поднялась им навстречу. Может быть, со стороны это смотрелось не так уж и страшно, но щека отозвалась на шлепок твердой, как дерево руки болью, от которой из глаз Яны брызнули невольные слезы, а спрашивать, кто они такие и по какому праву вламываются в чужые офисы, сразу же расхотелось. Ей доходчиво объяснили, сколько она должна по кредитам, которые взял Алеша, и что с ней будет, если она эти деньги не вернет. А когда Яна попыталась объяснить им, что кредиты брала не она, то ей в лицо кинули ксерокопию договора займа, где в графе заемщик была ее подпись, и предложили не ломаться, а платить по счетам. Яна в истерике бросилась в квартиру, которую снимал для них Алексей после того, как свою, доставшуюся от родителей, она продала, чтобы помочь ему начать свое дело, и застала там разгневанную квартирную хозяйку, тетю Надю.

Оказалось, что Алексей задолжал арендную плату за полгода, а потом съехал, забрав все вещи. Яне тетя Надя не позволила даже остаться на ночь, выгнала, пригрозив вызвать милицию.

Девушка перестала плакать и обреченно уткнулась лбом в поджатые к груди колени. Пока она лила слезы, стрелки на часах успели проползти не один круг и теперь показывали полпервого ночи. Идти было некуда.

Ночью в парке, расположенном возле дома, где она жила с Алексеем и куда сбежала от криков разгневанной женщины, становилось холодно и сыро. Завтра она пойдет к тете, может быть сестра отца не выгонит строптивую племянницу на улицу… Но сейчас ночь, и автобусы не ходят, а на такси у нее совсем нет денег. И хоть в парке страшно, сидеть на скамейке в одной из маленьких беседок, затерянных среди кустов сирени, все-таки лучше, чем бродить по полутемным улицам родного города. Ночью в парке никого нет, даже пьяные компании предпочитают отдыхать поближе к киоскам, где можно купить бутылочку-другую, когда закончится то, что они принесли с собой. Это только в плохих фильмах ужасов маньяк выслеживает свою жертву в глубине заросшего парка, где люди ночью появляются реже, чем честные политики на Думских трибунах, а на самом деле в беседке, которую не видно из-за высоченных кустов, гораздо безопаснее, чем на улице города. По крайней мере, Яна когда-то об этом читала и надеялась теперь, что тот представительный господин, чье лицо занимало всю обложку толстенного тома с труднопроизносимым названием, знал, о чем писал…

В глубине парка вдруг появилось странное льдинисто-голубое свечение, и Яна съежилась на сырой холодной скамейке, боясь пошевелиться. Ей было страшно так, как никогда до этого. В следующее мгновение в потоках голубого сияния проступила высокая черная фигура. Она была странная, какая-то изломанная, словно неизвестный художник задался целью нарисовать как можно более уродливую карикатуру на своего врага.