Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

Тапек окинул пристальным взглядом каждого из стоящих перед ним воинов, которые, оказавшись свидетелями его ярости, тем не менее сумели не поддаться страху. Оставалось одно средство, которое могло пробить и разрушить броню их сплоченности и упрямства.

Подогреваемый вновь вспыхнувшим гневом, Тапек оценил расстояние между собой и тем поворотом дороги, до которого успел добраться паланкин Мары. Приметив поблизости от того места дерево, расщепленное ударом молнии, он мысленно направил туда острие своей воли, и магическая энергия перенесла его прямо к цели.

При появлении черноризца Кейок резко развернулся и, стоя между магом и паланкином, застыл в оборонительной позе. Костыль при этом служил ему опорой.

— Прикажи носильщикам остановиться! — потребовал Тапек.

— Пусть госпожа распоряжается своими рабами, как пожелает. — Кейок вытащил из-под плеча костыль, сжал его двумя руками и повернул, высвобождая потайную защелку. Гладко отполированные части деревянного посоха легко разделились с негромким, но отчетливо различимым свистящим звуком: так заявляет о себе клинок, извлекаемый из ножен.

Зычным командирским голосом, в котором не было и намека на старческое дребезжание, Кейок заявил:

— Я не сойду с этого места без приказа госпожи. Тапек уже ничему не удивлялся. Он смерил Кейока свирепым взглядом, но тот и не думал уступать. Слишком много морщин пролегло на лице Кейока и слишком многие годы оставили след на этом лице, чтобы сейчас его черты дрогнули, обнаруживая слабость. Возможно, в последнее время его глаза утратили былую зоркость, но в них горела уверенность человека, знающего себе цену. Он уже столкнулся с самым худшим из того, что могло выпасть на долю воина, — выйти из боя живым и остаться калекой, — но нашел в себе силы преодолеть унизительность такого существования и заново наполнил жизнь смыслом. Его спокойный взгляд, казалось, говорил: в смерти нет ничего таинственного — лишь последний благодатный отдых.

— Да кому ты нужен, старик, — презрительно бросил маг. Он направился к зарослям, куда в поисках укрытия поспешно ринулись носильщики, тащившие паланкин Мары.

Кейок перешел от слов к делу с поразительной быстротой. Молниеносный выпад — и неожиданно для себя маг обнаружил, что к нему устремлено острие меча, направляемого умелой рукой увечного старца.

Стремительность нападения ошеломила Тапека; он едва успел увернуться.

— Да как ты смеешь!.. — завопил он.

Несмотря на все, что произошло перед этим, Тапек даже помыслить не мог, что кто-нибудь из этих ничтожеств решится ему угрожать. Кейок не только решился, он повторил свою выходку. Его меч со свистом обрушился вниз, и в черном одеянии появилась прореха. Тапек поспешил отскочить, но его движения были куда менее ловкими, чем у одноногого воина, и он лишь с большим трудом избежал смертельного удара. Взлетевший в воздух клинок снова заставил мага отступить. Выведенный из равновесия, Тапек не мог призвать на помощь магию: для этого требовалось сосредоточиться, а ему, как назло, приходилось пригибаться, увертываться и пятиться под натиском опытного фехтовальщика.

— Стой!.. Прекрати сейчас же!.. — только и мог выкрикнуть маг, преодолевая одышку: он не имел обыкновения утомлять собственные мускулы и порядком растерялся, внезапно оказавшись в положении человека, спасающего свою жизнь.

А Кейок еще умудрился, делая следующий ложный выпад, издевательски полюбопытствовать:

— Ну что же, ты даже от меня не можешь убежать?

Вынужденный воспользоваться прибором перемещения, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от Кейока, Тапек исчез и появился снова, но уже за пределами досягаемости старого полководца. Он тяжело дышал и сгорал от стыда за свое отступление. Чуть ли не захлебываясь от душившего его бешенства, он собрал все величие, на какое еще был способен, и выпрямился во весь рост. Из глубокого колодца исступленной ярости он призвал необходимую ему энергию. Магическая сила росла в нем, наполняя воздух потрескиванием озона. Голубые энергетические разряды скапливались вокруг Тапека, словно он находился в центре сверкающей молниями грозы, готовой разразиться над ничтожно малым клочком заброшенной земли.

Тем не менее Кейок не выказывал страха. Он опирался на клинок, вынутый из костыля; его обычно бесстрастное лицо сейчас выражало что-то очень похожее на презрение.

— Госпожа права, — заметил он. — Вы всего лишь обычные люди, ничуть не умнее и не благороднее остальных. — Видя, что его слова задели мага, и без того взбешенного, Кейок добавил:

— И к тому же ребячливые и подверженные страху.

Позади, там, где оставалась горстка почетной гвардии Акомы, послышался чей-то смешок.

Тапек зарычал в приступе безрассудной злобы. Накопленная энергия вырвалась наружу. Его рука опустилась в резком, словно рубящем, движении, и из пустоты внезапно возникла темная фигура. Призрак вздымался вверх, затем воспарил — непроглядно-темный, как глубинный мрак безлунной ночи. Лишь на секунду повиснув в воздухе, он стремительно помчался в сторону Кейока.

Старый солдат непроизвольно поднял клинок, чтобы отразить нападение. Не по годам быстрый в движениях, он вступил в поединок с тем, чему не было названия. Но на этот раз его враг оказался бесплотным, и оружие беспрепятственно прошло сквозь чернильно-черную мглу. Кейок не отклонился в сторону и не сделал попытки к отступлению, даже когда магическая сила расщепила рукоять его клинка; и в следующее мгновение это детище злых чар поразило непокорного воина прямо в грудь.

Поверженный тенью, он, качавший Мару в детстве на коленях, впал в оцепенение. Пальцы разжались, меч упал на землю, и в широко раскрытых глазах застыли предсмертная мука и ужас.

И все-таки в конечном счете воин одержал победу. Изношенное сердце не могло противостоять потрясению и боли, которые выдержал бы боец помоложе; в последние годы его душа, отслужив долгий срок земного существования, не очень-то цеплялась за тело, к которому была привязана. Кейок зашатался, голова запрокинулась к небу, словно в последнем салюте богам. Затем он тяжело упал. Его тело было таким же безжизненным, как камни под ним, а лицо обрело выражение покоя.

Гнев Тапека остался неутоленным. Он хотел, чтобы старик кричал и умолял, катаясь по земле и завывая от телесной боли; и пусть бы Мара, скорчившаяся от страха в своем паланкине, знала: ее драгоценный военный советник подыхает в муках, словно пес.

Тапек разразился проклятием. Злоба заполыхала в нем с новой силой: ему казалось, что Кейок слишком легко отделался. Лучше бы Мара погибла до того, как ее старый воин испустит дух. Пусть бы Кейок увидел, как она отправится к Туракаму прежде него, и, умирая, осознал, что труд всей его жизни оказался напрасным. Остервенелый маг устремился к паланкину, теперь уже покинутому носильщиками и сиротливо стоявшему в зарослях. По пути к носилкам Тапек начал произносить заклинания, вызывая из воздуха новые жестокие чары. Каждое слово он отчеканивал и подкреплял жестом. Колдовством он сотворил рой серебристых дисков, которые порхали, кружась, над его плечами. Их края были острее кинжалов; взрезая воздух, они порождали гул, режущий слух.