Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

— А ты наведайся на досуге в гарем своего предшественника и увидишь своими глазами, — предложила она, но, заметив излишний интерес в озорных глазах сына, торопливо добавила:

— Впрочем, с этой частью твоего образования можно повременить. Ты еще слишком молод и вдобавок похож на своего отца. Не стоит тебе в столь раннем возрасте смущать покой женщин-соперниц.

— В каком смысле? — не понял Джастин.

— Когда ты повзрослеешь, я перестану быть твоим регентом, — мягко улыбнулась Мара. — Вот тогда и увидишь все своими глазами.

Уединенный тенистый сад украшали цветники и фонтаны. Мара бродила по тропинкам, наслаждаясь тишиной. Рядом шагал Хокану; он то заводил разговор, то снова умолкал.

— Я буду скучать, — сказал он, коснувшись больной темы.

— Я тоже, — быстро отозвалась Мара, боясь потерять голос. — И так сильно, что не выразить словами.

Хокану мужественно улыбнулся, скрывая печаль:

— Ты дала обильную пищу для сплетен. Теперь госпоже Изашани будет чем себя занять. Она примется строчить письма, и кто знает, когда у нее дойдут руки меня просватать.

Мара попыталась улыбнуться его шутке:

— Любая женщина могла бы только мечтать о таком муже. Ты дарил мне любовь, не ставя условий. Ты ни в чем мне не препятствовал.

— Посмотрел бы я на того человека, который вздумал тебе воспрепятствовать, — усмехнулся Хокану.

За этими словами таилась глубоко спрятанная злость на Джиро и подосланного им убийцу. Если бы не смертоносный яд, ничто не смогло бы разлучить Хокану с женщиной, равной ему по силе духа.

Мара сорвала белый цветок, который Хокану осторожно взял у нее из рук. По старой привычке он воткнул стебелек ей в волосы и среди черных прядей заметил серебристые нити, повторяющие цвет лепестков.

— Ты подарил мне чудесную дочь, которая станет моей наследницей, — сказала Мара. — Когда-нибудь у нее появятся братья — твои сыновья.

Хокану оставалось только молча кивнуть. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил:

— Есть некое благородное изящество в том, что твой титул унаследует Касума. — В его голосе смешались радость и горечь. — Наша с тобою дочь. Мой отец был бы счастлив узнать, что наши дети станут во главе сразу двух великих династий.

— Он счастлив, — возвестил чей-то голос.

Хокану и Мара в недоумении обернулись. Перед ними согнулся в поклоне Фумита, облаченный в загадочное черное одеяние.

— Тебе не дано знать всю меру его счастья… сын мой. — Никто не заставлял его вслух объявлять об этом родстве, однако он с радостью сделал признание, которое стало возможным только благодаря новому статусу Ассамблеи. Лицо мага осветилось ослепительной улыбкой. — Госпожа Мара, считай себя моей дочерью. — Потом его лицо сделалось бесстрастно-серьезным в преддверии официального заявления. — Я уполномочен известить великую Хозяйку, что Ассамблея провела голосование. Решение было нелегким, однако маги уступили ее требованиям. Отныне наше сословие будет жить по новому закону, введенному Императором Джастином.

Мара уважительно склонила голову. Она подозревала, что Фумита исчезнет быстро и незаметно, как он всегда поступал, закончив дело.

Между тем он почему-то медлил, словно признание отцовства открыло для него врата перемен.

— Сын мой, дочь моя, хочу, чтобы вы знали: вашей стойкости воздали должное. Вы составили честь фамилий Акомы и Шиндзаваи. Как жаль, что мой брат — приемный отец Хокану — не дожил до этого часа.

Хокану хранил невозмутимое спокойствие, но Мара сразу ощутила, что его переполняет гордость. Когда на его лице все-таки проступила едва заметная улыбка, у Фумиты, словно у зеркального отображения, точно так же дрогнули уголки губ.

— Сдается мне, отпрыски рода Шиндзаваи не мастера хранить традиции, — Заметил маг и, обращаясь к Маре, добавил:

— Если бы ты знала, чего стоит любому человеку отказаться от прежнего образа жизни, когда у него обнаруживается магический дар. Таким, как я, — тем, кто к этому времени был уже взрослым мужчиной, успевшим обзавестись семьей, — приходилось особенно тяжело. Иногда мне кажется, что тайны Ассамблеи убили в нас всякое чувство. В этом наша беда. Мы вынуждены были отгородиться от мира стеной, и жестокость перестала нас волновать. Когда повеет свежий ветер перемен, мы возродим утраченную человечность. В конце концов мы возвысимся до того, что открыто выразим тебе свою признательность; мы будем благословлять память госпожи Мары.

Хозяйка Империи обняла мага. Раньше она ни за что не позволила бы себе подобной фамильярности.

— Появляйся почаще при императорском дворе, Фумита. Твою внучку нельзя лишать радости общения с дедом.

Смутившись от избытка чувств, вновь обретя драгоценные семейные узы, Фумита ответил коротким поклоном и через мгновение растворился, чтобы не мешать Маре и Хокану в последние минуты близости.

Струи фонтанов выводили свою мелодию, цветы источали дурманящий аромат. Деликатное появление пажа больше походило на грубое вторжение. Он произнес:

— Госпожа моя, Свет Небес просит своего отца и Хозяйку Империи пожаловать на заседание Совета.

— Политика, — вздохнула Мара. — Что в ней главенствует: наша воля или правила игры?

— Разумеется, правила игры определяют нашу волю, — улыбнулся Хокану. — Иначе я бы никогда не расстался с тобой, госпожа.

Он предложил руку жене, теперь уже бывшей. С достоинством, проистекающим от мужества и незыблемости внутреннего мира, Хокану проводил ее до императорских покоев, куда она вошла в новой роли регента и Хозяйки Империи. Эпилог ВОССОЕДИНЕНИЕ

Глашатай ударил в гонг.

Госпожа Мара сменила позу: подушка с золотой бахромой, лежащая на холодном мраморе, не располагала к приятной расслабленности. Трон Хозяйки Империи не отличался такой роскошью, как императорский, но был столь же неудобным. За те два года, что она состояла регентом при Джастине, она так и не привыкла к этому месту.

Мысли Мары блуждали. Джастин уже не был новичком на троне; с каждым разом он все более разумно подходил к принятию решений, которые требовались от него в День прошений. Он унаследовал от матери способность видеть общие закономерности в запутанных вопросах, а от отца — интуицию. В последнее время Мара выступала скорее советчицей, нежели регентом. Во время утомительных заседаний она могла предаваться собственным раздумьям, полагаясь на то, что Джастин сам обратится к ней, когда захочет узнать ее мнение.

Близился час заката; сквозь купол Тронного зала падали косые лучи солнца. День прошений подходил к концу. К ограде перед императорским возвышением подошли последние просители. Мара еле сдерживалась, чтобы не показать, что у нее слипаются глаза. Джастин произнес традиционные слова, подтверждающие право подданного изложить свое дело: