Раймонд Фейст - Слуга Империи

— Если ты согласен на мирную встречу с императором, обещаю приложить все силы, какие у меня есть, и использовать все свои возможности, чтобы никто не взошел на трон Стратега раньше тебя. — Мара прерывисто вздохнула. — Клянусь тебе в том всем, что мне дорого, клянусь именем и честью моей семьи от нынешних времен до самого последнего отпрыска рода Акома!

Услышав слова этой самой священной из всех клятв, Тасайо поднял брови:

— Если хоть кто-нибудь из твоих отпрысков достоин стать залогом клятвы… на какой же срок ты хочешь перемирия?

Несмотря на вопиющее оскорбление, брошенное Маре в лицо, она не позволила себе поддаться неразумному гневу. На карту было поставлено нечто большее, чем фамильная честь и дрязги знати: неисчислимые бедствия постигнут слуг, детей, ремесленников и тысячи безымянных рабов, если правители Империи решат поразвлечься бессмысленной войной. Годы, проведенные с Кевином, приобщение к его воззрениям, которые раньше казались бредовыми, не прошли для Мары бесследно. Ее взгляд на мир стал неизмеримо шире, и теперь она сделала то, о чем не могла и помыслить до встречи с мидкемийцем, — стерпела обиду, нанесенную чести ее рода. Слова «служить Империи» стали для нее не просто фразой, а единственным мерилом поступков и главной побудительной силой.

— Подожди с решающей схваткой, пока я не вернусь домой и не устрою семейные дела. Затем пусть наша борьба возобновится без поблажек и увиливаний вплоть до рокового завершения.

Оттенок обреченности в ее голосе вызвал у Тасайо веселый смех. Не в силах сдержать желание покуражиться над слабым — а по его понятиям, Мара сейчас проявила слабость, — он ухмыльнулся:

— Пожалуй, ты поторопилась предугадать ответ, госпожа. Не стоит переоценивать мою любовь к Империи. Моя честь — это моя честь, а не честь нации. — Он оглядел Мару с головы до ног, рассчитывая еще сильнее выбить ее из колеи и полюбоваться ее затравленным видом; однако она не доставила ему этого удовольствия и с непроницаемым лицом ожидала продолжения. — Впрочем, быстрое решение вопроса о моем избрании в какой-то мере избавило бы меня от хлопот, — признал Тасайо после некоторого раздумья. Он улыбнулся, и Мара снова подумала о том, насколько хорошо умеет этот безумец прятать свой нечестивый нрав под личиной воинской невозмутимости и аристократических манер. — Я согласен. Пусть Высший Совет соберется перед лицом императора и положит конец его диктаторскому правлению. Ты возглавишь своих союзников и в нужный момент заставишь их поддержать мои притязания. Затем, когда здешние дела будут благополучно завершены, я предоставлю тебе возможность вернуться в Акому и пробыть там столько времени, сколько потребуется для приведения в порядок твоих семейных дел. В течение этого срока ты можешь не опасаться враждебных действий с моей стороны. Будь уверена, Мара, я пойду на тебя войной, но до тех пор можешь считать часы своей жизни платой за служение Империи.

Опустошенная, терзаемая чувством безмерного одиночества, Мара поклоном подтвердила обещание. Она не смела гадать о том, как отнеслись бы к этому соглашению ее отец или брат, будь они живы. Оставалось лишь надеяться, что сговор с Тасайо принесет благие плоды: поможет предотвратить войну и спасти множество жизней… а ее нерожденному младенцу будет даровано достаточно времени, чтобы он успел появиться на свет. Тогда, возможно, королева чо-джайнов согласится спрятать его у себя в улье и сохранить ему жизнь, даже если самой Маре и Айяки суждено погибнуть.

— На какой день назначим встречу? — спросил Тасайо тоном, в котором явственно звучало удовлетворение.

— На послезавтра, — ответила Мара. — Извести императора и других членов Совета, а я тем временем займусь подготовкой к голосованию… чтобы оно прошло так, как я обещала.

— Любопытно будет посмотреть, умеет ли властительница держать слово. Нарушив клятву, она не выйдет живой из города. — Закончив, Тасайо отвесил Маре слабое подобие поклона, ограничившись едва ли не легким кивком. Затем повернулся с быстротой сарката и зашагал к своим войскам.

Подавленная гнетом безысходности, Мара вернулась под защиту Люджана.

Имперский герольд, до этого мгновения безмолвно стоявший на своем посту, провозгласил:

— Переговоры окончены! Разойдитесь с миром и достоинством и знайте: боги довольны, что в этот вечер не пролилась ничья кровь.

Когда офицеры Акомы подали солдатам сигнал к отходу, первый советник Минванаби собрался с духом, чтобы обратиться к господину, но Тасайо жестом остановил его.

— Она повержена, Инкомо, — самодовольно улыбнувшись, он взглядом проводил удаляющуюся женскую фигуру. — Я встречал подобное выражение в глазах воинов, ожидавших смерти на поле боя. — Он слегка пожал плечами. — Они бились честно и не посрамили своих предков, но знали, что им суждено умереть. Так и Мара знает, что я победил.

— Господин, — взмолился Инкомо, — я не смел бы считать себя твоим преданным слугой, если бы не указал на возможные неожиданности. Сейчас решается многое и помимо вопроса о том, кто может претендовать на белое с золотом. У Ичиндара нет сыновей. И сейчас, надо полагать, многие при дворе шепчутся, что близится время возводить на престол другого члена императорской семьи. Их выбор может пасть на Джиро из Анасати; Камацу из Шиндзаваи способен доказать, что является прямым потомком одного из прежних императоров, а его сын пользуется всеобщим уважением. Кто может поручиться, что за этим предложением не кроется…

Тасайо резко оборвал рассуждения Инкомо:

— Мара знает: я победил. И делу конец.

Странно возбужденный, властитель Минванаби подал своему военачальнику сигнал разворачивать колонны солдат и возвращаться в лагерь.

Инкомо, оставшись один на один с безотрадным воем бутаронга, замешкался позади. Он понятия не имел, на какие ухищрения может пуститься Мара в попытке изменить ход грядущих событий, но знал, что спор между кровными врагами далеко не окончен. В лучшем случае Мара выиграла несколько месяцев, чтобы собраться с мыслями и сплести заговор; в худшем — у нее уже готова ловушка, которая и захлопнется за Минванаби. Резкий порыв ветра заставил Инкомо поплотнее закутаться в плащ и поспешить вдогонку за хозяином. Нащупывая в темноте путь вниз с холма, он прикидывал в уме, что было бы благоразумнее: приказать агентам раздобыть самые свежие сведения о намерениях Мары или дописать незаконченное завещание и надгробную песнь. Томимый все более острым предчувствием конца, Инкомо решил сделать и то и другое.

Вечер не завершился встречей на вершине холма. Мара вернулась в городской дом, не чуя ног от усталости. Сбросив верхнее платье, она откинула назад пряди волос, выхваченные из прически неутихающим ветром. Прошло довольно много времени, прежде чем Мара стряхнула оцепенение, и теперь она никак не могла уразуметь, о чем ей толкует Сарик.