Раймонд Фейст - Принц крови

Тут принц услышал, что объявили его имя.

- Ваше высочество, - сказал Кафи. - Пора.

Вся делегация, не считая Гамины, вступила, печатая шаг, на каменные плиты амфитеатра. Целых пять минут им потребовалось для того, чтобы пересечь дно гигантской чаши, но наконец, изнывая под палящими лучами солнца, принц был формально представлен императрице Великого Кеша. И только сейчас Эрланд осознал то, о чем не хотел думать с того времени, как пропал Боуррик. Он, а не его брат стоял сейчас перед самой могущественной правительницей в их мире, а когда-нибудь может оказаться, что ее преемник станет его заклятым врагом, потому что это он, а не Боуррик будет королем Островов. И впервые с тех пор как он был маленьким мальчиком, еще не умевшим ходить, Эрланд испугался так сильно.

Эрланд плохо запомнил церемонию - его представили двору, он что-то говорил в ответной речи, которую с трудом выучил. Раз никто не засмеялся и не поправил его, принц решил, что произнес все слова верно. О чем говорили шедшие впереди него делегации, Эрланд не помнил. Он сидел на самом нижнем ярусе амфитеатра, на каменной скамье, предназначенной для послов других стран, явившихся пожелать императрице в день ее семидесятипятилетия здоровья и процветания. Пытаясь взять себя в руки и подавить неожиданный приступ страха, принц спросил:

- Кафи, почему праздник проводится в это время, когда Банапис уже давно прошел?

- Мы в Кеше, в отличие от вас, не считаем Праздник Середины Лета днем своего рождения. Здесь каждый человек, который знает дату своего рождения, празднует именно в этот день. Так что, раз Та, Которая Есть Кеш, была дана богами миру в пятнадцатый день джанина, то ее юбилей и празднуется в этот день.

- Как странно, - сказал Эрланд. - т - Праздновать свой день рождения в тот день, когда ты родился. Значит, каждый день должны быть десятки маленьких праздничков? Я бы посчитал себя обманутым, если бы пропустил праздник Банаписа.

- Традиции у всех разные, - заметил Локлир. Перед принцем появился слуга в одежде чистокровных и низко поклонился. Он протянул принцу свиток, перетянутый золотой лентой. Кафи, как официальный сопровождающий, принял свиток. Взглянув на восковую печать, он сказал:

- Похоже, это личное,

- Почему? - спросил Эрланд.

- Здесь печать принцессы Шараны.

Кафи передал свиток Эрланду, а тот развязал ленту и сломал печать. Он медленно прочел слова, написанные аккуратным почерком, - прежде ему не доводилось видеть текста, написанного "высоким" кешианским стилем. Он читал, а Гамина стала смеяться.

Джеймс в ту же минуту обернулся, испугавшись, что его жена неосторожно выдала свой талант читать чужие мысли, но Гамина сказала:

- Эрланд, да ты покраснел!

Эрланд улыбнулся и сунул свиток себе за пояс.

- Это, наверное... солнце, - ответил он, но не смог скрыть смущенную улыбку.

- Что там? - весело спросил Локлир.

- Приглашение, - ответил Эрланд.

- Куда? - спросил Локлир. - Сегодня официальный ужин у императрицы.

- Это на... после ужина, - ответил Эрланд, не в силах скрыть улыбку.

Джеймс и Локлир обменялись понимающими взглядами.

- Кафи, - спросил Локлир, - чистокровные всегда так назначают... свидания? Приглашают к себе, я хотел сказать.

- Бывает и такое, - пожал плечами Кафи. - Принцесса же, пользуясь правами рождения, может раздвинуть границы дозволенного, если вы меня понимаете.

- А принцесса Сойана? - спросил Локлир.

- Я все думал, когда ты об этом спросишь, - усмехнулся Джеймс.

- О чем это ты? - прищурилась Гамина.

- Локи известен при дворе тем, что старается познакомиться с каждой красивой женщиной, которую видит, - ответил Джеймс жене.

- Если вы пошлете принцессе письмо с просьбой посетить ее, - сказал Кафи, - будьте готовы к тому, что ваше письмо окажется одним из многих. Кроме того, сейчас поговаривают о том, что она... проводит много времени с лордом Рави, так что на ваше письмо может просто не обратить внимания.

Локлир попытался устроиться поудобнее на каменной скамье, жесткость которой не смягчалась даже пухлыми подушками.

- Значит, надо придумать, как еще можно с ней встретиться. Если у меня будет возможность поговорить с ней...

Кафи сделал жест, означающий у его народа "все может быть", и произнес:

- Ма-лиш... - что означало то же самое.

Джеймс бросил взгляд на Эрланда, уже погрузившегося в мечты.

- Кафи ничего не говорит про принцессу Сойану. Почему? - обратился Джеймс к Гамине.

- Я не знаю, - ответила она. - Но он испытывает к ней весьма определенные чувства.

- Какие?

- Она представляется ему чрезвычайно опасной.

Боуррик потер подбородок.

- Мне бы хотелось, чтобы люди перестали воспитывать меня кулаками, - проворчал он.

- Это тебе сдача с того, что ты заплатил, - сказал Гуда, стоявший над ним. - Сейчас, когда чуть ли не половина имперской армии гонится за мной, как я смогу разыскать Яноса Сабера? А если и разыщу, все равно он мне не заплатит! И виноват в этом ты, Бешеный!

Боуррик не мог не согласиться с ним, хотя, сидя на сырой соломе в заброшенном сарае где-то в самом сердце страны, население которой, кажется, решило прикончить его при первом удобном случае, он решил, что заслужил хотя бы сочувствие.

- Послушай, Гуда, я тебе все возмещу.

Наемный солдат, снимавший седло с одной из украденных ими лошадей, полуобернулся к Боуррику.

- Неужто? И как, во имя неба, ты собираешься это сделать? Наверное, ты хочешь отправить в штаб Абера Букара, лорда армий, вежливое письмо - мол, пожалуйста, добрый лорд, побраните моего друга и отпустите. Он не знал, что меня велено убить на месте поимки, когда взял меня с собой... Так?

Боуррик поднялся и подвигал рукой челюсть, чтобы проверить - не сломана ли она. Она болела и выскакивала из сустава с одной стороны, но явно оставалась целой. Принц оглядел старый сарай. Дом фермера, стоявший поблизости, был сожжен - не то бандитами, не то имперскими воинами, которые, видно, в свое время решили, что хозяин заслуживает именно такого наказания, но, как бы там ни было, у Боуррика и его друзей появилась возможность дать отдых лошадям. У лошадей, принадлежавших хорошей кавалерийской части, в седельных сумках нашлось зерно, и Боуррик решил, что сейчас каждую вполне можно угостить пригоршней-другой. Несчастный Сули тихонько сидел на куче полусгнившей соломы. Накор уже расседлал свою лошадь и теперь вытирал ее самым чистым пучком соломы, который ему удалось найти. За работой он рассеянно напевал какой-то мотивчик без слов, а его улыбка ни на миг не исчезала.

- Когда лошади отдохнут, мы разойдемся с тобой, Бешеный, - сказал Гуда. - Я хочу как-нибудь добраться обратно в Фарафру, а оттуда кораблем - до Малого Кеша. Там имперского гораздо меньше, если ты понимаешь, о чем я. Может быть, мне удастся там зацепиться.