Кристи Голден - Восход Орды

Шесть часов спустя, когда он стоял у ступеней, ведущих к храму дренеи, он силой сдерживал кашель от витающих запахов. Знакомого теперь запаха крови дренеи. Запаха мочи и нечистот, а также гнетущего ощущения страха. Сладких, туманящих рассудок запахов благовоний. Кровь покрывала подошвы его башмаков, хрустящих по разбросанной на полу священной утвари, от которой исходил чистый аромат, добавлявшийся к остальным, что было еще хуже...

Дуротан согнулся в пояс и его стошнило; во рту остался мерзкий привкус. Он блевал и харкал, пока желудок его не опустел, затем трясущимися руками поднес ко рту бурдюк с водой, прополоскал рот и сплюнул.

Жестокий смех долетел до него, заставив покраснеть. Он обернулся лицом к двум сыновьям Чернорукого, смеющимся с него.

"Вот это выдержка", - прохихика Ренд. - "Вот и все, что они заслуживают - наших плевков и блевотины".

"Да", - повторил вслед за ним Майм. - "Наших плевков и блевотины".

Майм пнул труп жреца в бледно-пурпурных одеяниях и плюнул на него. Дуротан отвернулся в отвращении и ужасе, но нигде нельзя было скрыться от страшной картины. Повсюду орки творили с трупами одно и то же: оскверняли их, грабили их, облачались в их окровавленные, разорванные ризы и кривлялись. Иные методично наполняли свои мешки изящными чашами, блюдами и подсвечниками, попутно уплетая сладкие фрукты, оставленные как подношения богам, которых орки не понимали и не хотели понимать. Чернорукий, записав на свой счет очередную победу, отыскал какое-то алкогольное пойло и лакал его столь быстро, что часть зеленой жидкости стекала с морды и капала на его броню.

Неужто это то, во что мы превращаемся? Убийцы безоружных жрецов, грабители священной утвари, осквернители тел? Матушка Кашур... с одной стороны, я даже рад, что общение с тобою нам запрещено... Я не хочу, чтобы ты видела все это.

"Они захватили храм", - сказал Кил'джеден, - "но они не нашли там мою добычу".

Голос Кил'джедена был медоточив как всегда, но хвост его недовольно хлестал, и Гул'дан сжался от страха.

"Должно быть, Велен Предатель проведал о готовящейся атаке", - сказал Гул'дан. - "Его ведь, все-таки, зовут "пророком".

Кил'джеден дернул массивной головой, и Гул'дан силой воли заставил себя не содрогнуться. Затем Кил'джеден медленно кивнул.

"Ты прав", - вымолвил он. - "Будь он глупым и недалеким врагом, я бы его обнаружил сейчас там".

Дыхание вновь вернулось к Гул'дану. Часть его отчаянно жаждала спросить, что такого сделал Велен одному из своего рода, в чем Гул'дан был уверен, раз навлек на себя столь яростную ненависть. Но Гул'дану хватило ума промолчать. Он сможет продолжать жить, даже не внимая в суть этого интересующего его вопроса.

"Теперь, когда храм пал пред нами, о Великий, выжившие несомненно умчались в город. Они будут там, думая, что пребывают в безопасности, но на самом деле они в ловушке".

Кил'джеден клацнул своими алыми пальцами и улыбнулся. "Да", - сказал он. - "Да. Храм будет твоим. Чернорукий вполне комфортно устроился в Цитадели. Но перед тем, как ты прикажешь своим маленьким марионеткам атаковать оплот дренеи, я хочу сделать им... маленький подарок".

Нер'зул терпеливо ждал, когда Гул'дан закончил. Он глядел из-под прикрытых век, как тот строчил одно письмо за другим, вымазывая чернилами свои короткие пальцы, и ими же отправляя себе в рот кусочки фруктов или ломтики мяса. Это наверняка важные письма; обычно Гул'дан заставлял писать распоряжения своих писцов.

Храм был... очищен, именно это слово использовал Гул'дан. Жрецы, которым хватило доблести или глупости противостоять волне орков, были безжалостно убиты, быстро и умело. Нер'зул слышал, что тела их осквернили, и осознал, что при мысли ей ему сделалось дурно, а, стало быть, сострадание еще не покинуло его. От этих оскверненных тел давно уж избавились, ровно как и от их священных вещиц. Большая часть храма пустовала, ибо Совет не нуждался в таком пространстве. Некоторые элементы стенных украшений были приспособлены под нужды Совета. Они просто сорвали и убрали подальше, заменив темными, резкими декорациями, которые все чаще ассоциировались с Ордой. Здание в целом переименовали в Черный Храм, а жрецов и пророков ныне заменили лжецы и предатели. И, как горько решил для себя Нер'зул, он и сам входил в число последних.

Наконец Гул'дан закончил. Он присыпал чернила порошком, чтобы не было отпечатков, и откинулся в кресле. На своего бывшего учителя он взглянул с плохо скрытым отвращением.

"Напиши места назначения и отнеси их курьерам. И побыстрее".

Нер'зул склонил голову. Он все еще не мог заставить себя кланяться зарвавшемуся ученику, а Гул'дан, прекрасно сознавая, сколь сломлен Нер'зул, и не настаивал. Он занял кресло, которое оставил Гул'дан, и, когда тяжелая поступь последнего затихла вдали, немедленно начал читать.

Конечно, Гул'дан предполагал, что он прочтет письма. В них не было ничего такого, о чем Нер'зул бы не знал. Он присутствовал на всех собраниях Теневого Совета, хоть и вынужден был сидеть на холодном полу Черного Храма, а не за огромным каменным столом, вокруг которого собирались власть имущие. Он не знал, почему ему разрешали присутствовать, знал лишь, что у Кил'джедена была на то причина. Будь оно не так, Гул'дан бы наверняка уже избавился бы от него.

Взглядом он пробежал несколько строк и почувствовал накатившую дурноту. Он чувствовал себя совершенно беспомощным, как муха, попавшая в липкий сок, текущий по стволам деревьев олемба. Точнее, тек раньше. Он слышал, что деревья, дававшие сладкий нектар, были или срублены, а древесина их пошла на оружие, или умирали. Нер'зул отмел сии картины и начал собирать послания, когда взгляд его упал на неиспользованные листы пергамента, полную чернильницу и перо.

Мысль была столь невозможна, что сердце его замерло на мгновение.

Быстро он огляделся по сторонам. Он был совершенно один, и не было причины, по которой Гул'дан должен был вернуться. Гул'дан, Кил'джеден, Совет... все считали его сломленным, безвредным как древний, беззубый волк, греющий свои кости у костра, пока наконец не соскользнет в смертный сон. И они были почти что правы.

Почти что.

Нер'зул примирился с тем фактом, что власть у него отобрали. Власть его, но не его волю. Будь и она отобрана, он не смог бы противостоять Кил'джедену вовсе. Нер'зул не мог действовать открыто, но мог связаться с тем, кому это по силам.

Пальцы его дрожали, когда он взял в руки лист пергамента. Он был вынужден помедлить какое-то время и успокоиться перед тем, как приступить к делу. Наконец, он написал краткое послание, присыпал чернила и свернул лист в трубочку.

У волка не было зубов. Но волк не забыл еще, как сражаться.