Уэйн Барлоу - Демон Господа

И Саргатан бросил быстрый взгляд на Элигора. Конечно же, он знал, что тот слышит его слова, странно было бы полагать иначе. И капитану было приятно почувствовать доверие вождя.

— А мне сейчас и делать-то нечего, только и остается бродить по пустым залам дворца, — вздохнул Саргатан с притворной грустью.

— О, наш демон печали! — мрачно ответил Сатанакия.

Саргатан улыбнулся, и Элигору этот обмен репликами напомнил общение лорда с Валефаром. И похоже было, что Саргатан возвращается к себе прежнему. В общем, это было естественно: все серьезные решения приняты, и день выступления уже вставал во всей красе.

От группы душ донесся взрыв смеха, и архидемоны повернули головы.

Ганнибал единственной рукой хлопал по спине одного из своих командиров. Вот он заметил взгляды с трибуны и, как бы вспомнив о субординации, опустился на колени и, выхватив меч, вскинул его в салюте. Его генералы сразу сделали то же.

И тут Саргатан и Сатанакия, в едином движении, так же выхватили мечи и, взмахнув ими, ответили приветственным ревом. И все стоявшие на трибуне демоны последовали их примеру. Эта неожиданная, но знаменательная сцена боевого единения, вызванная Ганнибалом, произвела на всех сильное впечатление. Элигор оценил ее значение сразу. О таком моменте мечтает каждый генерал, неважно, в жизни или после смерти.

— Ганнибал — хороший генерал, он может вдохновлять — сказал Сатанакия, убирая клинок. — Ты сделал правильный выбор.

— Очень удачный. Только это он меня нашел. С помощью Лилит. И он ведет своих бойцов так, как будто это — его собственный бунт.

Сатанакия посмотрел в сторону армии душ — темной массы без единого глифа.

— Что будет с ними?

— Честно, Сатанакия? Если бы я знал… Но я даже не знаю, что будет со мной. И им это тоже известно.

— Если учесть еще и это, то храбрость их неоценима.

— Их храбрость определяется их надеждой и отчаянием. Опять же, как и моя.

— А что будет с Лилит?

— Вот уж кто способен решать за себя, так это она. И это для нее — главное.

— Опять же, как и для тебя, — улыбнулся Сатанакия.

Саргатан вздохнул и поднял взгляд к тяжелым темным тучам.

А Ганнибал удивлялся: оказывается, в Аду можно смеяться, шутить и даже с нетерпением ждать предстоящего сражения. Но как будто рассеялись темные тучи, и над головой вместо холодного, равнодушного, кровавого Алголя светило золотое солнце его Жизни. Да так ли уж важно, что стало причиной этого изменения? Если он даже погибнет, имя его будут вспоминать и души, и демоны. И это было много больше, чем он когда-либо надеялся добиться, и, в конце концов, единственное, что приобрел за всю свою жизнь.

Оставив своих генералов, он спустился с трибуны и направился к линиям пехоты. Бойцы занимались оружием, рассматривали простые глифы на нем, несколько увеличивающие его силу. Любое преимущество в бою бесценно, даже самое малое. Он проходил мимо, а они в первый раз видели его голубую эмблему и склоняли головы в безмолвном приветствии. Все эти люди были запятнаны злом, многие — в гораздо большей степени, чем он сам, но они пойдут в бой и будут сражаться за него и за свой шанс искупления. А этого — довольно.

Усталый, Ганнибал вернулся к Маго и остальным своим командирам. Все они завернулись в плащи и спали, набираясь сил перед походом. Ганнибал устроился рядом, запахнул одежду и обратил взгляд к городу. Его он, как и множество других душ, помогал строить. И впервые он увидел в нем красоту, которой прежде не замечал. Красноватый от света только начавшей восход звезды, зиявший пустыми улицами, постройки на которых сохранились в основном лишь возле центральной горы, Адамантинаркс был красив. Даже сейчас, пустынный и почти лишенный зданий, он представал перед Ганнибалом тем, чем был, — благородной, а по мнению некоторых, наивной попыткой Саргатана перенести в Ад что-то с Небес. Темная мощь этого города не походила ни на что, когда-либо существовавшее, и Ганнибала печалило его стремительное разрушение. Огромный и сверкающий купол дворца, еще не тронутый снаружи, поднимался из савана пыли его надорванным сердцем. А внутри его, где-то в опустошенных недрах, оставалась частичка жизни Саргатана и Лилит. Пока…

Веки Ганнибала сомкнулись, им овладел сон. Все тот же. Опять он в Тофете. Только на этот раз, опускаясь глубже и глубже в заполненный разъедающим глаза дымом мир своей вины, он ощущал себя иначе. Глаза — не слезились. И очень смутно, хоть и не понимая почему, Ганнибал почувствовал благодарность. За то, что после долгих мучений он обретает мир с самим собой.

Люцифаг Рофокаль прибыл без предупреждения и без помпы, однако весьма внушительно, в сопровождении своих ледяных легионов. Первый министр был уверен, что принять такого гостя, старого союзника Вельзевула и примерно равного ему по силе, следует торжественно, но получил указание встретить его без всякого эскорта и сразу проводить к государю.

Люцифаг оказался демоном весьма манерным и аккуратным и столь же жестким по характеру, сколь изящным по виду. По причине диеты, состоявшей исключительно из мяса редкой породы летающих абиссалей, он отливал синевой и крайне заботился о каждой детали своего облика, демонстрируя редкого качества набор коротких рогов, острых пластинок и щупалец. Вокруг него кружила дюжина темных образований неясной формы и неизвестного назначения. Удалившись в ледяное безмолвие, окружающее Яму Авадона, он произвел себя в его единоличные хранители. Он, казалось, стал таким же холодным, как и черный огонь, лед и замороженные кирпичи его столицы, города Пигон-Аз. О его высокомерии и замкнутости ходили легенды. Едва удостоив Адрамалика взглядом, он слез с гигантского шаркуна, препоручил армию заботам своего фельдмаршала Урика и лишь слегка повел головой в знак того, что желает встретиться с государем.

Подъем на верхние уровни Замка занял, как водится, целый день и прошел без единого слова. Адрамалик ежился — он ощущал себя неуютно от раздражения гостя, а раздражение, как он полагал, было вызвано тем, что этого архидемона вырвали из привычного мира, чтобы поддержать Вельзевула против восставших смутьянов. Правда, теплое и влажное нутро Замка явно Люцифага нервировало, и это Адрамалика хоть как-то утешало и развлекало. Тем более что и приступы боли, благодаря его мудрой политике, остались уже в прошлом.

Они несколько часов тащились по бесконечным лестницам, шлепали по мокрым туннелям и наконец прибыли к Ротонде. Адрамалик уважительно пропустил гостя вперед, а сфинктер выходной кишки коридора из того же уважения помедлил выбрасывать того на пол тронного зала Вельзевула.