Уэйн Барлоу - Демон Господа

Теперь Элигор работал копьем с такой ловкостью, о какой даже мечтать не мог до этой битвы; Мельфагор явно был искусный воин — то ли из-за многочисленных побед, то ли из-за врожденных талантов, — и каждый изощренный удар Фарайи встречал столь же искусную защиту. Капитан увертывался и сам делал выпады с потрясающей скоростью и точностью. Он использовал приемы, о которых только слышал, техники, о которых знал, но никогда не видел, и применял их с вдохновением художника. Он упивался не только вновь обретенными способностями, но и наблюдал за бывшим союзником.

Фарайи работал мечом молча, меч и ранее казался гораздо красноречивее его самого. Своего умения бывший барон не утратил, но из него самого что-то все же исчезло. Воображение, фантазия — этого теперь его филигранная техника боя лишилась. Вместо них осталась только методичная демонстрация искусства владения мечом, правда, большинство противников, столкнувшись с бароном, никогда не сумели бы это искусство преодолеть. Иногда Элигор замечал словно бы отблески образа своего старого друга, и все же Фарайи окончательно лишился и своего духа, и сознания. Сражаясь, он смотрел словно сквозь противника — заполненной червями глазницей, где притаился немигающий зеленый уголек бешеной ненависти.

Черное лезвие то и дело исчезало из поля зрения Элигора, но никак не могло его коснуться. Капитан же маневрировал около противника так, чтобы видеть своего лорда. Саргатан находился на вершине трона, а Вельзевул уже начал спускаться — яростным облаком крутящихся мух и сверкающих глифов. Элигору даже потребовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от этого зрелища, но Фарайи был настойчив, а его клинок — ненасытен.

Капитан перехватил копье за конец и неожиданным выпадом послал его на всю длину, взрезав корпус Фарайи под мышкой и отхватив ему кусок бока. Барон не вскрикнул и даже не дернулся, и на миг Элигор подумал, а можно ли вообще поразить это пустое создание. Отступив, он принялся работать копьем, как учил его когда-то сам Фарайи — подражая стреляющему языку абиссали, — и нанес противнику еще один удар. На этот раз пострадала одетая костью нога Фарайи, и рану заметили оба: барон захромал и на раненую ногу старался не опираться.

Другие демоны сражались все ближе, и вдруг Фарайи, не отводя взгляда от Элигора, выбросил вверх свободную руку и схватил пролетавшего мимо гвардейца с копьем. С хрустом, слышным даже в нарастающем жужжании, он вывернул из руки летуна копье и без особых усилий проткнул ему грудь. И тут же возобновил натиск на Элигора. Он был вооружен теперь копьем и мечом, и концы того и другого оружия засветились вдруг зелеными глифами.

Прежнее спокойствие капитана, странная уверенность, которую он чувствовал вместо обычной страсти, начали пропадать, отступать куда-то, куда он не смог за ними последовать.

Это — военное искусство, почти со страхом подумал Элигор, пришедшее от Мухи, полученное у какого-то безымянного демона, который, скорее всего, окончил свои дни, разлагаясь на том самом полу, где они дрались.

О таких приемах барон прежде не говорил и ничего подобного не показывал. Фарайи работал обеими руками сначала совершенно независимо и самостоятельно, как будто руки его принадлежали разным демонам, а затем меч и копье соединялись с молниеносной, умопомрачительной скоростью в выпадах, нацеленных капитану в горло, грудь или запястья. Элигор мог только уклоняться и с трудом парировать, отступая от двух увенчанных глифами наконечников, даже не думая об ответной атаке. И он начал уставать, его движения замедлялись, его крылья наливались свинцом. Он понимал, что долго так не продержится. И что сейчас он сражается одновременно и с Фарайи, и с Вельзевулом, которые каким-то образом сражались и поодиночке, и вместе.

Уклоняясь и отступая, Элигор сосредоточился наконец на глазе Мухи, на зеленой точке в выеденной глазнице. Она превратилась для него в ненавистный символ, в желанную цель.

«Что там припасено у Мельфагора на этот случай?»

Откуда-то из глубин новоприобретенных знаний Мельфагора пришел глиф, и он подарил Элигору хоть какую-то надежду. Ничего сложного, главное — точно рассчитать время. Так как прием носил название «Глиф проникновения», его следовало послать непосредственно перед наконечником своего оружия и не попасть на блок, но капитан из-за усталости не мог поручиться, что сделает все в точности. Он подался назад, взлетел повыше, сконцентрировался и снова ринулся на Фарайи, выкинув перед собой глиф и копье так быстро и четко, как только мог. Оба оружия Фарайи взметнулись навстречу, их глифы ослепили капитана, и он не видел, поразил ли цель.

Копье и меч Фарайи замерли перед глазами Элигора, и это продолжалось словно целую вечность. А потом они рухнули на загаженный пол, и он увидел, что его собственное копье вошло точно в глаз барона, откинуло ему голову назад и проникло глубоко в кость. В следующий же миг глаз лопнул, и поток испепеляющей энергии в клочья разнес уже изъеденное червями тело.

Сражавшиеся рядом демоны на мгновение замерли, и тут же сверху донеслись торжествующие крики его летунов. Элигор смотрел на рассеивающийся дым и только теперь ощущал боль в раненой ноге и ломоту в крыльях. Перед ним лежали дымящиеся останки, и капитан почувствовал безмерное облегчение. Как ни восхищался он этим демоном, тот был слишком опасен для его лорда. Он, Элигор, выполнил необходимое. Но никакой радости почему-то не ощутил.

Диска от Фарайи не осталось. Слишком уж велик оказался разряд энергии. Но черный меч лежал в пепле, и Элигор его поднял. Прекрасное оружие, легкое, сбалансированное. Все глаза глядели на него, и он уже собрался произнести что-нибудь подбадривающее для своих гвардейцев, как вдруг со стороны трона донесся громовой рев, и все головы повернулись туда.

Вельзевул наконец материализовался.

Мост трясся от ударов, которые два бегемота, управляемые сидящими на них погонщиками, направляли в ворота. Чтобы побудить чудищ к действию, погонщикам достаточно было слегка похлопать по вбитым в их толстые черепа костылям. Колотили бегемоты часто и тяжко, для устойчивости упершись в поверхность моста подбородочными бивнями. Ганнибал наблюдал за усилиями их могучих потных тел, видел, как они расслабляются и напрягаются, вкладывая в каждый удар всю свою мощь. Ворота уже зияли дырами и удерживались лишь толстыми поперечными, похожими на вены полосами металла. Вот щупальца глифов заклинания скользнули по чудищам и, не причинив им вреда, растаяли в воздухе.

Между бегемотами стоял руководитель осадных работ. Он выбирал слабые места и указывал, куда бить. В щели уже вполне можно было разглядеть, что там, внутри.