Роман (Крысь) Хаер - 2. Идеальное Дело

Зайдя в квартиру, первым делом я наполнил ванну теплой водой. Раньше, говорят, ванну надо было наполнять через узкий кран, и этот процесс занимал жутко долгое время. Не понимаю я такого — если ванну наполнять минут десять или даже пятнадцать — так я же успею раза три передумать помыться, а то и дела появятся важные! Как раньше люди жили — не понимаю…

Приняв ванну с раствором химии от салона джисталкерской красоты (хи-хи), я обтер свежим полотенцем кожу белого человека, взглянул в зеркало на неестественно бледную физиономию, без выступающих клыков смотрящуюся как-то очень беззубо, и тяжело вздохнул.

— Хорошо, что Джина меня сейчас не видит… — пробормотал я, смерив себя недовольным взглядом, и отошел от окна в стене, ведущей в зазеркальный мир.

Затем последовали минуты блаженства в медицинском регенерационном кресле. Мы становимся рабами современной жизни, а продвинутая медицина является одним из столбов нашей цивилизации. Впрочем, как и все в нашей жизни, медицина — это обычная приманка на ловушке современности, задача которой, как и у остальной цивилизационнной шелухи, привязать к себе человека. Ведь и медицину мы начинаем ценить, опять же, только в одном случае — когда ее лишены. Вот так, очень ненавязчиво, мы и растворяемся в этом мире…

Когда кресло пикнуло, сигнализируя о том, что мой организм приведен в норму, я уже почти уснул. Встав на ноги, добредя до ванной комнаты и с удовольствием еще разок почистив зубы, я дополз до кровати, упал в нее, как в озеро блаженства, и крепко заснул. До самого утра меня никто так и не побеспокоил.

Утренний офис для огромного количества современных людей — привычное и обыденное явление. Я же, к своему величайшему счастью и к сочувственному сожалению серьезных родственников, никогда долго не работал на одном месте. Вернее не так — мое рабочее место никогда постоянно не находилось на одном и том же месте, простите за тавтологию. Обычно с утра у меня находится масса важных дел вне стен офиса, и в контору к ребятам я подтягиваюсь ближе к обеду. А тут, в связи с монгольскими событиями, пришлось появиться на рабочем месте с раннего утра — за это я был вознагражден помятым видом заспанных и похмельных физиономий одноклассников.

— Не спать! — сразу заорал я, перейдя порог офиса и увидев полусонных приятелей-предпринимателей.

— Тим… — только и смог страдальчески выдавить из себя Саня, мучимый похмельем.

— Какой ты резвый, как молодой козлик… — недовольно буркнул Дима, тоже не очень радостный от своего утреннего самочувствия.

— Физкультурой надо заниматься, вести подвижный образ жизни, — энергично шагая по офисной комнате, начал читать я лекцию. — С утра зарядку делать, обливаться холодной водицей…

— Вот мы тебя и обольем холодненьким, — лениво попробовал Дмитрий мне пригрозить, но, увидев мою бодрую готовность, выражаясь языком политзаключенных, к любому кипежу кроме голодовки, сбавил обороты: — Но не сейчас, хватит того, что о нас зулусский барон думает. Еще и перед монгольской делегацией опозоримся…

— Тим, ну не мельтеши перед глазами, а? — взмолился Саня, страдальчески скривив похмельное лицо, и я сжалился, усевшись на умирающий стул.

— Если монголы не придут, то для него достойное место уже, надеюсь, найдено? — спросил я Диму, мотнув головой в сторону центра офисной комнаты, где со вчерашнего дня так и осталось лежать драконье седло, которое мои одноклассники не рискнули даже передвинуть куда-нибудь.

— Не надо о грустном, — взмолился Саня, страдальчески возведя глаза к потолку.

— Это тебе сейчас грустно, — начал успокаивать я друга. — А дальше всего пару лет будет все грустнее и грустнее, зато потом — очень тебе смешно станет, когда будешь на свое сегодняшнее фото смотреть. Обещаю! Кстати, неплохо бы сейчас сфотографироваться, обнажив торс. Ах да, извиняюсь, забыл — у вас же нет торсов, одни пуза…

Так мы препирались еще минут двадцать, и к десяти часам, уж не знаю при помощи кофе, разговоров или невзначай появившегося на столе пива, похмелье ребяток отпустило, и они стали выглядеть значительно веселее.

Ровно в десять утра дверь офиса открылась и на пороге, прервав нашу развернувшуюся полемику о том, как должен выглядеть живот современного мужчины и что означает слово «пресс», появился монгольский детектив. Едигей застыл на пороге, уставившись на седло, лежащее на полу в центре офисной комнаты, и на его лице, хоть и напоминающем вырезанную из камня маску, поочередно промелькнули выражения сначала удивления, потом ужаса, а под конец истинного восхищения.

— В жизни оно еще прекраснее, чем на картинке мобильника, — восхищенно сказал монгол, не отрывая взгляд от кожаной сбруи. — И вызывает ужас, как настоящая реликвия Чингисхана!

— Эээ… — выдавил из себя я, и не нашел ничего лучшего, чем с умным видом ляпнуть: — Да!

— Тим-джисталкер! Я рад, что по книге судеб было суждено пересечься нашим путям, — витиевато выразился монгольский детектив, и склонил голову в поклоне, прижав ладонь к груди.

Приятели-предприниматели замерли в восхищенном удивлении, внимая гладкой речи сына степи, и я тоже поклонился, приложив руку к груди.

— Пришлось лететь в Монголию и пройтись с просьбой по всему своему роду, облететь сотни стойбищ — но я привез деньги! — гордо сказал Едигей, вызвав у меня неконтролируемый приступ стыда. Вчера я вовсе не хотел так осложнять жизнь симпатичному монголу — не иначе вредное седло тут приложилось. — Но эта вещь стоила того!

— Не ожидал, восхищен предприимчивостью, — пробормотал я смущенно.

После этого Едигей гордо взглянул на меня, оглянулся и махнул рукой. И в комнату начали заходить монголы. Сначала я ничего не понял — каждый из заходящих в комнату людей вносил небольшой тяжелый мешочек, клал его на пол и выходил из комнаты, уступая свое место следующему монголу. Между входящими и выходящими узкоглазыми ребятами я не видел никакой разницы, как между клонированными овечками. Через пять минут рядом с седлом возвышалась куча из кожаных мешков, каждый из которых был размером примерно с заварочный чайник. Когда процедура вноса мешочков закончилась, мы с Едигем посмотрели друг другу в глаза. Мой взгляд выражал абсолютное недоумение, а взгляд монгола был полон гордости от отлично выполненной работы. Мне эта сцена больше всего напомнила древнюю легенду о камнях и Чингисхане, только роль булыжников сейчас играли кожаные мешочки, а Едигей в отличие от Тимучина радостно лыбился и с этими аксессуарами разговаривать не желал.