Алла Дымовская - Маленькая желтая лампа

– Дышите, дышите. Сколько хотите. Я сейчас подключу вторую капсулу. – Арсений предупредительно поспешил в угол, в котором ранее Антоний и комиссар Цугундер сложили принесенные ими запасы кислорода. – Не тревожьтесь сейчас ни о чем.

осле затруднительных получасовых хлопот доктору, наконец, удалось привести астрофизика в относительно равновесное состояние души, затем Арсений спровадил беспокойного пациента отдыхать. Ни о каких галлюцинациях более они не заговаривали, сеньору Рамону, видимо, расхотелось, доктор тоже счел за наилучшее не поощрять. Мало ли что могло привидеться в открытом пространстве, в самом-то деле? Хотя описанный Эстремадурой феномен пока не получалось отнести к типовому разряду, потому что слишком коротким было видение, если классифицировать его как настоящее психическое расстройство, тем более сильных или слабых наркотических средств, ни искусственных, ни натуральных, сеньор Рамон не употреблял. Да и неоткуда такие средства взять в корабельных пределах, даже у доктора хранились под семью замками запасы на крайний случай, за здорово живешь не достать, впрочем, ничего Арсений и не дал бы, проси не проси, это тебе не водочный концентрат, это дело серьезное. С другой стороны, на расстройство зрительного восприятия тоже не слишком похоже по выше перечисленным причинам и по кое-каким иным.

Но не врачебными проблемами и загадками сейчас забивал себе голову доктор Мадянов. Задачка перед ним стояла куда как сложная. Только теперь, отдохнувший после короткого сна, прояснившийся разумом, согласно истине «утро вечера мудренее», Арсений смог оглянуться назад, на события прошедшей ночи, и осознать, что именно легло на его плечи, а ведь доктор подобной ноши никак для себя не желал. И не в Монтане Закериди заключалось настоящее беспокойство. Одно то, что фон Герке-Цугундер догадался о сущности второго пилота Антония, уже было худо. Слишком много сведущих: Командор Хансен, собственно доктор, теперь еще комиссар Совета, хоть и номинальный представитель, пустышка, попка, да кто его знает, как и чем все обернуться может. Беда лишь, что старый Юл не в курсе, ладно Антоний, существо безалаберное, но Командору экспедиции доложить необходимо.

Арсений вовсе не собирался доносить и ни в коем случае себя не рассматривал как наушника и соглядатая, напротив, с Хансеном необходимо ему было поговорить серьезно. И не столько оповестить об опасных инцидентах во вверенном ему экипаже, но и кое-какие свои вопросы задать. Арсению казалось, он имел на это ныне полное право.

В пустой столовой доктор перехватил наскоро неплотный завтрак: кофе и сухую фруктовую смесь, пересыпанную белковым порошком. Больше ничегошеньки съесть Арсению не захотелось. Для поддержания здорового тонуса организма полезной пищи получалось достаточно, а для гастрономических наслаждений время было неподходящее. Приходилось еще поспешать, Командор наверняка давным-давно проснулся, и хотя вахта в очереди стояла пана Пулавского, мало ли какие дела могли случиться на «Пересмешнике» у его владыки.

Командора, однако, доктору удалось застать в зале упражнений. Точнее выйдет сказать, удалось поймать, отловить, силком уговорить выслушать. Хансен попытался было отмахнуться, дескать, все равно в семнадцать ноль-ноль назначено им общее собрание пассажиров и экипажа в связи с выходом в зону свободного полета. Но доктор Мадянов настоял на своей просьбе, даже скорее требовании, и Хансен сдался, может, и он понял, не стал бы Арсений нахальным образом досаждать его особе, если бы не обстоятельства чрезвычайные. Командор велел ждать себя в личной штабной каюте, куда доктор и отправился не слишком скорым шагом, все равно Хансену еще предстояло подписать для пана интенданта недельный распорядок-меню на камбузе.

Разумеется, Командор задержался где-то по дороге, и доктор дожидался его более часа. За это время Арсений успел в деталях рассмотреть шикарный хронометр, даже не без труда сумел разобрать и перевести затертую надпись «1905 год. Да здравствует независимость!», сделанную на классической латыни, и рядом что-то вроде дарственной, гласящей «Родрику Хансену от Отто Свердрупа». Непонятно получалось, чья независимость и от кого, дата Арсению не говорила ни о чем абсолютно. Зато хронометр действительно был шикарен. Как и массивный якорь с декоративной цепью, навевавший воспоминания об уроках истории литературы и искусств, в частности, стихотворные обрывки о коте и золотой цепи на дубе том. Каком именно дубе, это Арсений за давностью гимназических лет позабыл наглухо.

С донесением о состоянии корабельных дел доктор намеревался уложиться по возможности в наиболее короткий временной промежуток. Мол, подслушал не нарочно. Чужая тайна, что чужая могила – неприкосновенна, однако вряд ли эту истину в равной мере осознает господин комиссар Герке-Цугундер, к сожалению, он тоже в курсе по воле обстоятельств, а долг Арсения лишь предупредить. И если у Командора не случится нервного припадка, что маловероятно, осторожно задать свой вопрос, а если и после этого кошачьи глазищи старого пирата от гнева не выкатятся еще дальше из орбит, может, доктор получит интересующий его ответ.

Хансен выслушал, не перебивая, да он и не имел такой привычки, когда речь шла о предметах насущной важности. Лицо его будто бы застыло, как от внезапно прихватившего азотного обморожения, ничего оно не выражало и не дрогнуло ни разу ни единой черточкой. Арсений даже засомневался, а слышит ли вообще Командор обращенные к нему слова? Все равно доктор продолжал говорить, нарочно чуточку быстрее, хотя внутри него зрело устойчивое ассоциативное представление, будто обращается он сию минуту к объекту неодушевленному. К тому же дубу, например.

– Собственно, это все, что я имел сказать, – доктор Мадянов подытожил свою речь, теперь казавшуюся ему лишней и нахально ненужной. – Не думаю, будто необходимо воспринимать ситуацию в драматическом ключе. Вы, господин Командор, и сами понимаете не хуже моего, что выеденного яйца все происшествие в целом не стоит. Это такое идиоматическое выражение, обозначающее плевую проблему, решение которой не заслуживает затраченного труда. Исключительно за Антонием я бы последил, дабы в неоправданном порыве гнева он не учинил расправы над комиссаром Цугундером. А тот болван из редких, и хуже всего, корыстный, ляпнет чего, сам пожалеет, но поздно будет.

Арсений закруглился с благими советами, в каюте нависла и придавила его, словно бы сверху, неловкая тишина. Командор молчал и все больше коченел лицом, может, о докторе уже и позабыл. Прошла минута.