Дмитрий Стародубцев - Шерас

Напуганная Хидра обернулась, ища глазами того, кого упомянул сын. Он был здесь же — этот крепкий высокий воин с обветренным рябоватым лицом, когда-то подаренный мальчику Хаврушем. За все годы жизни при наследнике в качестве живой игрушки Зваргус, верно, утерял часть своей военной сноровки, но при этом нисколько не обтесался, а остался таким же неуклюжим грубоватым мужланом, каким был три года назад. Его вид, несмотря на новую боевую парраду с сияющими бронзовыми пластинами, никак не вязался с дворцовой роскошью, всей утонченностью и благородством, царившими здесь. Где даже самый последний стражник был горделивым носителем особого дворцового изящества. И всё же Хидре было спокойней, когда этот обычный цинит партикулы, простой, честный и искренне преданный, находился рядом, тем более что мальчик очень сильно к нему привязался. Уж слишком много людей желали наследнику зла; наверное, первый из них — его любезный Наставник.

— Что случилось, Зваргус? — спросила Хидра лучника.

Вместо ответа воин жестом дал понять, что ей следует подойти к окну…

Маленькое сводчатое окно, защищенное решеткой с толстыми витыми прутьями, больше напоминало бойницу. Юноша-раб в голубой перевязи, прошитой серебряной нитью, услужливо снял с петель дождевую створку и отставил в сторону. В залу ворвался враждебный многоголосый гул, тот самый, который некоторое время назад прервал сон Хидры, только усиленный во сто крат. С высоты четвертого яруса дворца женщина разглядела бóльшую часть Могильной площади, наполовину заполненной серой возбужденной толпой. Среди недовольных можно было различить не только бывших цинитов и воинов распущенного масилумусского гарнизона, но даже гиозов в форменных зеленых полушлемах, то есть тех людей, в обязанности которых входило умиротворение или даже усмирение этой самой толпы.

— Хавруш! Признайся, не ты ли убил своего брата, нашего лучезарного интола Тхарихиба? — закричал смутьян с хриплым низким голосом.

— Мы не верим, что его убил Дэвастас! Кто его убил? Скажи нам! Или мы тебя сами об этом спросим! — раздавались громкие возгласы.

Все остальные поддерживали эти наглые выкрики грязной руганью и лихим свистом. Толпа так шумела, что впору было затыкать уши. По поведению людей и их развязным ужимкам несложно было определить, что многие из них напились допьяна.

Хидре стало страшно, очень страшно. Впервые в жизни она столкнулась с тем, что людская ненависть направлена не в сторону какой-то далекой враждебной силы или зримого врага — допустим, приговоренного к казни авидрона, — а в сторону высшей власти страны.

— Не бойся, рэмью, я не дам тебя в обиду! — уверенно сказал Нэтус, шагнув к матери. — Я перережу горло каждому, кто посмеет к тебе приблизиться!

Хидра отпрянула от окна и изумленно посмотрела на сына. Мальчик стоял подбоченившись, сжав губы, а глаза его горели решимостью. Только сейчас она заметила на нем шарф Верховного военачальника иргамовской армии.

— Где ты его взял? — спросила она, указывая на символ высшей военной власти.

— Хавруш вчера подарил. Сказал, что он ему ныне без надобности. Сказал, что у него теперь нет не то что армии — ни одной партикулы, ни одного цинита…

Хидра хотела что-то ответить сыну, но вспомнила про Мкусси, которая была здесь же, и прикусила язык.

Тем временем люди на площади почему-то замолчали и вдруг все разом завыли — протяжно, жутко. Даже стены задрожали.

— Нэтуса надо спрятать, — тихо произнесла Хидра, глядя на Зваргуса. — Там, где его не смогут найти!

Лучник наморщил лоб, крепко задумался, но тут его осенило, и он с радостью отвечал:

— Здесь есть одно такое место!

Нэтус понял, что речь идет о нем, и капризно произнес:

— Я — интол Иргамы! Неужели вы думаете, что эти простолюдины посмеют меня тронуть? Я никуда отсюда не уйду! Зваргус, где наши партикулы?

Мальчик сгоряча бросил этот вопрос-призыв, который обычно звучал, когда он собирался играть в большое сражение.

…Обычно, услышав этот возглас наследника, лучник немедленно приносил вместительные коробки и доставал из них деревянных раскрашенных цинитов величиной с ладонь, вырезанных с такой тщательностью, что у каждого воина было даже свое выражение лица. Всего этих цинитов насчитывалось около сотни — пеших и конных, каждый из них в воображении мальчика являл собой отдельную партикулу. Зваргус в этой игре почти всегда исполнял роль Верховного военачальника и собственноручно расставлял партикулы — лучников вперед, тяжеловооруженных — в центр, конницу — на фланги. Нэтус, изображая интола, расхаживал в «тылу» под «защитой» «Синещитных», со скрещенными на груди руками и время от времени подсказывал Верховному военачальнику, что не так и какой отряд необходимо отправить в засаду… Наконец появлялись авидроны — фигурки из тех же коробок. Начиналось жаркое сражение, где неизменно верх одерживали храбрые иргамы.

В последнее время Нэтус заметно подрос, повзрослел, стал рассудительней и всё реже и реже устраивал подобные битвы, особенно после поражения иргамовской армии под Масилумусом. Но сейчас он настойчиво повторил: «Зваргус, где наши партикулы?!» — и воин, неловко поклонившись Хидре, удалился за коробками…

Поговорив с начальником отряда телохранителей Жеротом, Хавруш собрал Пророков и не без горечи убедился в том, что некоторые из них, переодевшись в скромные плавы, давно уже покинули дворец. После этого он отправился на внешнюю галерею, с которой интол Тхарихиб любил наблюдать за празднествами и казнями. Появившись там, он велел снять часть плотной узорной решетки, которая скрывала от людей на площади тех, кто находился на галерее, и предстал собственной персоной перед разбушевавшейся толпой. Народ ахнул.

— Иргамы! Я рад вас видеть! — начал Хавруш в полной тишине. — Я вижу, здесь много бывших цинитов, вместе с которыми я пытался остановить несметную орду неприятеля. Вон копьеносец Ликус: ему авидронская боевая собака оттяпала полруки. А вон Багаруш, знаменитый Багаруш: однажды под Кадишем он на спор съел за один присест целого барана. Я даже хотел его наградить за такой отчаянный подвиг…

В толпе раздался благодушный смех.

— Однако все вы пришли сюда не вовремя, — более строгим тоном продолжал Хавруш, почувствовав, что ему удается подчинить себе эту разгоряченную людскую массу. — Вы отвлекаете меня — Наставника — от важнейших государственных дел, которые не терпят отлагательства! Да и юного интола беспокоите своими неблагоразумными криками. Не лучше ли всем разойтись?..

Смутьяны молчали, некоторые понуро опустили головы. Хавруш, который нередко выступал перед сотнями тысяч воинов, поднимая зажигательными речами их боевой дух, умел говорить громко, кратко, умно, убедительно.