Виктория Дьякова - Кельтская волчица

Трясясь от смеха, Софья подчинялась, ибо ей казалось очень забавным, что подполковник Преображенского полка обучает ее хорошим манерам на парапетной стене Белозерской крепости.

— Уверяю Вас, это вовсе не смешно, — говорил он с важностью, — неуклюжая женщина выглядит ужасно невоспитанной. А если Вас увидит государь император? Вдруг случиться так, что мне придется представить Вас ему в Петербурге. Он так и скажет мне: «Василий, браток, где ты нашел такую солоху. У себя на Белом озере? Какое красивое лицо, а кланяться не умеет. И сразу всыпет мне: почему не научили? Петр Алексеевич — то крут, он церемониться не станет. Превосходно! — он прищелкнул языком. — Еще раз. Отлично, Софья Ивановна. Вы все можете, когда захотите. Оказывается, Вы просто ленивая, деревенская девчонка, которую никогда не бил палкой ее добрый батюшка.

Он с неслыханной дерзостью поправил Софье платье, подравнял кружева на декольте и плечах.

— Ненавижу ужинать с неопрятными женщинами, — проговорил он шепотом.

— А я вовсе не собираюсь с Вами ужинать, Василий Романович, — тотчас парировала Софья.

— Могу поручиться, что никто другой Вас не пригласит, — ответил он. — Пойдемте, Софья Ивановна. Возьмите меня под руку. Не знаю, как Вы, но я очень голоден.

Князь Ухтомский отвел Софью назад в дом, где к своему удивлению она обнаружила, что гости уже расселись за длинными столами в банкетном зале, и прислуга разносит блюда.

По счастью появление запоздавшей пары осталось незамеченным никем, кроме князя Ивана Степановича, который вертелся на стуле рядом с адмиралом, высматривая дочь. Он только удивленно приподнял брови, увидев, что она входит об руку с князем Василием. Однако из-за волнения и из-за того, что батюшка наверняка расскажет обо всем матери, а та конечно разболтает Евдокии, Софья опять начала терять самообладание.

— Пойдемте отсюда, князь, — просила она Василия и тащила его за рукав: — Видите, для нас и места нет. Все стулья заняты.

— Уйти? — возмутился он, — Ни за что. Я должен поужинать. Я столько маневрировал, Софья Ивановна, чтобы Вас порадовать утром, что теперь страшно голоден, — не слушая возражений Софьи, он стал прокладывать себе путь, расталкивая слуг и силой увлекая княжну за собой. Она видела, как многие лица с возмущением оборачивались к их сторону, слышала нестройный шум голосов. Она не могла остановиться, путалась в парадном платье. Но увлекаемая неумолимой рукой Василия к столу для почетных гостей в конце зала, оказалась как раз напротив своего обомлевшего батюшки, сама того не ожидая.

— Зачем вы привели меня к столу для почетных гостей?! — запротестовала Софья и изо всех сил дернула Василия за руку.

— Что ж такого? — он удивленно оглядел ее, все также сверху вниз: — неужто Вы думаете, я буду ужинать где-то еще? Место князю Василию Ухтомскому!

Услышав его голос, слуги прижались к стене, все головы повернулись, а адмирал Белозерский прервал разговор со своей супругой. Сразу выдвинули стулья, гости потеснились, и Софья села нос к носу с князем Иваном Степановичем и адмиралом. А рядом с ней как ни в чем не бывало, разместился Василий. Княгиня Белозерская, недолюбливавшая всю женскую половину Андожского семейства, бросала на Софью ледяные взгляды. Но Василий, наклонившись к ней, сказал с улыбкой: — Надеюсь, Вам, любезная тетушка Наталья Николаевна, не нужно представлять нашу общую родственницу. Сегодня у нее день рождения. Ей исполнилось шестнадцать, — и тут же шепнул Софье: — улыбайтесь, недотрога. Ради Бога, не смотрите таким стеклянным взглядом. При дворе самое главное — улыбаться.

Софья готова была провалиться сквозь землю от смущения и стыда. В отчаянии она принялась за жаркое из лебедя, которое лежало на ее тарелке. Адмирал Белозерский повернулся к ней, держа в руке бокал с вином.

— Поздравляю Вас с днем рождения, Софья, — проговорил он. Молодая княжна пробормотала слова благодарности и встряхнула локонами, чтобы скрыть пылающие щеки.

Василий же напротив, никакого смущения не чувствовал. Он ел с явным удовольствием и после каждого проглоченного куска пересказывал язвительно, даже зло про своих соседей за столом все сплетни, которые были ему известны. Он даже не заботился о том, чтобы понизить голос — так и говорил, во всеуслышанье.

Так и не совладав с робостью, Софья ела и пила безо всякого аппетита и чувствовала себя на нескончаемом пиршестве, как шехонская белая рыба, которую только что вытащили из воды. Наконец, ужин подошел к завершению, пытка кончилась, и Василий поднял ее со стула. От вина, впервые в жизни выпитого столь обильно, голова девушки кружилась, ноги сделались ватными — она вынуждена была опираться на своего кавалера.

После зазвучала музыка. Итальянские танцоры, украшенные лентами, исполняли тарантеллу. Софья С трудом следила за их танцем — последние их головокружительные пируэты оказались для нее роковыми. Вырвав свою руку из руки Василия, она зажимая рот, побежала по коридору дома и оказавшись на обширной веранде, упала на колени — ужин вышел из нее, да и не только ужин. Все, что съела за последние сутки оказалось на гладком мраморном полу.

Открыв глаза, Софья обнаружила, что лежит на широкой кровати. Князь Василий Ухтомский, наклонившись, держит ее за руку и вытирает ей лоб носовым платком.

— Вам надо еще поучиться пить вино, — строго заметил он, увидев, что Софья пришла в себя: — чтобы не пьянеть.

В этот момент Софья почувствовала, что ей так плохо и стыдно — слезы навернулись на ее глаза.

— О, нет, нет, Софья Ивановна, — Василий заметил, что она готова расплакаться, и его голос до того резкий, прозвучал вдруг до странности нежно. — Не нужно плакать. Только не в день своего рождения. Он продолжал прикладывать ко лбу Софьи платок.

— Я…я., ни-никогда раньше не ела жа-жаркое из лебедя, — произнесла княжна, заикаясь и зажмуриваясь при одном только воспоминании о еде.

— Это не столько от жаркого, сколько из-за бургундского вина, — проговорил он, — полежите, скоро Вам станет лучше.

Во все это время, как она начала осознавать, что произошло с ней, Софье хотелось провалиться на месте от отчаяния. Но у нее по-прежнему сильно кружилась голова, и она не могла не испытывать к Василию признательности.

Ей почему-то не казалось странным, что она лежит в темной, незнакомой комнате, а князь Василий Ухтомский ухаживает за ней, вполне удачно справляясь с обязанностями сиделки.

— Сначала я возненавидела Вас, — призналась она. — Теперь Вы мне начинаете нравиться.

— Печально, сударыня, что я снискал Вашу милость только после того, как Вас стошнило, — ответил он. Софья рассмеялась, но тут же снова застонала — начинался новый приступ дурноты.