Виктория Дьякова - Кельтская волчица

— Мне кажется, я поняла, — голос Лизы прозвучал глухо, он тяжело дышала, чувствуя почти невыносимую тяжесть в груди: — я все поняла. Вы вовсе никакой не шотландский бог, и не имеете никакого отношения к Евдокии. Вы явились сюда, чтобы отомстить позабывшему Вас любовнику, этому Мазарину и для того мучаете всех нас, чтобы он обратил на Вас внимание… Вы хотите досадить ему, но на самом деле Вы боитесь бросить ему вызов впрямую, — она увидела как сверкнули разъяренные глаза Демона. В тот же момент чудовищная боль пронизала все тело Лизы, она вскрикнула. Последнее, что она слышала — как со стороны коридора отчаянно барабанили в дверь и рассерженный голос князя Федора Ивановича отчитывал прислугу:

— Яшка, Митька, да чтоб вас, нехристи, разорвало на части! Сколько говорил, что надо дверь починить. Вот теперь захлопнулась она. Ломайте! Ломайте! И чтоб к обеду уже была у меня как новенькая. А то всех велю попороть. Всех, до единого.

Спустя час Лиза лежала на постели у себя в комнате. Она не чувствовала никаких болей, кашель и лихорадка бесследно прошли. Когда дворовые князя Прозоровского открыли дверь кабинета, они нашли старшую княжну спящей на диване, спокойно и безмятежно. Все подумали, что она слишком рано поднялась для прогулки, а пройдя по свежему воздуху, устала и заснула в кабинете батюшки. Только матушка Сергия, встретившись с Лизой взглядом, сразу почувствовала недоброе. Она настояла на том, что Лизе необходимо еще немного времени провести в постели и распорядившись о завтраке, чтобы его принесли княжне в ее покои, сама поднялась к ней.

— Омела не подействовала, — шепотом сообщила монахине Лиза, едва только бабушка Пелагея поставила на стол чашку с кофе и блюдо, на котором дымились горячие блины с пряженой икрой, а потом шаркая лаптями, вышла из горницы, — над омелой она просто посмеялась, — продолжала Лиза, отбрасывая одеяло. Она быстро одела на себя поверх пеньюара шелковый темно-зеленый халат и сидела в нем, не завязывая пояса с золотыми кистями, просто запахнувшись.

— Она явилась к тебе в кабинете князя Федора Ивановича? — серьезно спросила ее Сергия, очень озадаченная, — и что же ей было нужно на этот раз?

— Она пыталась запугать меня болезнью, от которой я могу умереть, — отвечала Лиза, по-прежнему снизив голос, — а еще она рассказала мне о неком господине, которого я никогда не знала, о Мазарине. Так кажется, она называла его.

— О Мазарине? — Матушка Сергия вздрогнула: — Что же она сказала тебе о нем? — спросила, обеспокоенная еще пуще.

— Всякую мерзость, как и всегда, — пожала плечами Лиза. — Она говорила, будто знала того Мазарина с детства, что прежде их связывала страстная любовь, и оба они дети злых колдунов. Только Мазарин решил позднее изменить свою жизнь и служить добру, она же не может простить ему того, потому и тянет обратно к себе. Она говорила, что Мазарин такой же демон, как и она, только рядится в тогу святого, и что он потому всех ввел в заблуждение, называя ее духом шотландского бога, что никак не решится расправиться с нею, только ждет, когда она уберется восвояси сама. А кто такой этот самый Мазарин, матушка Сергия, ты с ним знакома? — спросила Лиза и тут же осеклась. Она не могла не заметить, как помрачнело красивое лицо ее наставницы. Матушка Сергия как будто не расслышала вопрос Лизы.

— Она хотела тебе сказать, что Мазарин ошибся, приняв ее за дух кельтской богини? — спросила монахиня Лизу, переведя на нее взгляд потемневших до густой, непроницаемой синевы глаз.

— Нет, матушка, — покачала головой Лиза, — она хотела сказать, что этот самый Мазарин намеренно обманул Вас, чтобы Вы ни в коем случае не причинили ей вреда, что он все знал наперед.

— Мазарин не мог ошибиться, — строго ответила матушка Сергия, — равно также он не мог желать обмануть меня. Такое попросту невозможно, — она утверждала, но по тому как вздрогнули ее темные брови явно читалось, что она и сама едва верит в то, что говорит.

— Почему? — воскликнула Лиза, теряя терпение, — ведь на нее не подействовали ни заклинание, ни дым от сожженной омелы. Почему Мазарин не ошибается и не лжет? Потому что он Ваш любовник? — услышав последний вопрос Лизы, матушка едва совладала с собой, чтобы не выразить открыто, насколько она потрясена. Ее грудь, заметно выступающая под сутаной, приподнялась от сдерживаемого взволнованного дыхания.

— Это тоже тебе сказала она? — спросила она княжну, выдержав недолгую паузу, — о, Евдокия не изменяет себе!

— Да, она так объявила мне. Матушка Сергия, скажите, пожалуйста скажите, что это неправда, — взмолилась Лиза, сжав руки на коленях: — ведь у монахинь не может быть любовников. Как же такое допускает Господь? Она навела на Вас напраслину, как прежде порочила монахов Кирилова монастыря.

— Да, это неправда, Лизонька, — Сергия, наклонившись, ласково погладила девушку по голове, — Жюльетта обманула тебя, как всегда, пользуясь твоей доверчивостью

— Я обманула?! — послышался вдруг мелодичный голос Бодрикурши, и Демон снова предстал перед ними во всем своем сиянии, озаренный розово-золотыми сполохами, поднимающимися от пола. Только теперь огненное одеяние его покрывал плащ густого черного цвета, — о, нет, я не позволю тебе, Софья, клеветать на меня, — продолжала она. — Я вовсе не обманывала мою девочку, и готова повторить ей все, что говорила накануне. Наша девочка — всего лишь человек, несчастный заложник разыгравшейся теперь драмы, драмы ревности и битвы двух женщин весьма особенных дарований и бессмертных за одного мужчину, который, — что спорить, — поистине достоин их любви. Ты можешь, как и я, играть чувствами нашей малышки, убеждая ее то в одном, то в другом, но мы-то с тобой видим друг друга насквозь, — Жюльетта сделала паузу, чтобы придать словам своим значимость. — Потому я знаю наверняка, что стоило только мне упомянуть имя Мазарина, как кровь застыла у тебя в жилах. Твое сердце, Софья, сжимается все сильнее и вот-вот оно перестанет биться…

— Ты очень проницательна, Евдокия, или как тебя на самом деле зовут, — спокойно отвечала ей Сергия, не поведя и бровью, — только для чего тебе проницательность? Не для того ли, чтобы захватив всех врасплох, упрочить здание своего обмана, дабы оно не рухнула в самый неподходящий момент?

— Обмана? — Жюльетта засмеялась, — о, нет, с обманами покончено. Теперь я говорю правду. Мазарин — твой любовник. И бедной девочке придется смириться с мыслью, что у монахинь случаются любовники, да еще какие — бесстрашные рыцари, покорители Востока и великие колдуны! Да ты и не монахиня вовсе, София. Когда тебя видели в последний раз на молитве в твоей Прилуцкой обители? Очень давно, они и сами забыли, что ты у них значишься там монахиней — Бодрикурша продолжала смеяться, прихлопывая от восторга в ладони. — Ты помрачнела, я видела это, Софья. Кровь отлила от твоего лица — вот та трещинка, через которую к тебе проникает настоящий страх и вытекает твоя сила. Я восхищаюсь твоей выдержкой и признаюсь, что ты сильно, давно уже сильно изумляешь меня. Ведь ты отлично понимаешь теперь, что Мазарин тебя предал. Ты не можешь не видеть, что его омела не подействовала, и я вовсе не Морригу, как он убеждал тебя, я только одевала на себя личину и создавала видимость, будто интересуюсь подкидышами. Нет, моя дорогая София, никакие подкидыши мне вовсе не нужны. Мне нужен сам Мазарин. И тебе, я так понимаю, он тоже очень нужен. Но как ты не можешь смириться, что он на самом деле вовсе не на твоей стороне. Каких доказательств ты ждешь еще, если очевидно, что он сам направил тебя по ложному пути? Так знай, он был очарован мной с детства, мы с ним повенчаны огнем. Это храмовники сбили его с пути истинного, когда он волей своего папаши угодил к ним в Иерусалимское королевство…