Виктория Дьякова - Кельтская волчица

— Никто не видел, не было волчицы, — послышались голоса.

— Батюшка! Батюшка! — прервал всех полный слез возглас княжны Елизаветы Федоровны. Ее оставили в безопасном месте перед самым началом охоты — издалека смотреть, — а потом и вовсе позабыли о ее присутствии. Теперь же Лизонька гнала свою лошадку к собранию. Лицо княжны выглядело белее брюссельских кружев на ее светло-бежевой, бархатной амазонке.

Подскакав, княжна упала на руки стремянному отцовскому Митьке, который с осторожностью поставил ее на землю перед папенькой. Сразу все заметили, что Лиза очень взволнованна, даже испугана и едва держится на ногах.

— Беда, папенька, — прошептала она, — как я и чувствовала, беда… — проговорила княжна тонким, срывающимся голосом.

— Да что ты, милая моя? Какая беда? О чем ты? — спрашивал ее князь Федор Иванович с мягкостью и желая успокоить, даже гладил по плечу, но сам чувствовал, как холодеет у него сердце.

— Там в овраге, я сама видела, — продолжала Лиза, запинаясь, — лежит муругий кобель из Арсеньевой своры. Его на куски разодрали, я только поглядела, так чуть чувств не лишилась сразу. А… А Арсений-то где сам? — спросила без всякой надежды, оглядываясь вокруг себя: — он к Вам подъезжал папенька? Куда он подевался?

— Он, Лизонька, домой поехал, — ответил князь Федор Иванович, но сам уж не верил в то, что говорил: — устал после долгой дороги из столицы, занемоглось ему…

— Он сам сказал так? — голос княжны прозвенел как натянутая струна. Она всхлипнула, всплеснула руками. Еще раз словно обняла взглядом всех стоящих вокруг, ища поддержку своей надежде. Ей никто не ответил. Князь Федор Иванович перевел взор на Ермилу, тот же неловко переминался с ноги на ногу, потупившись и не смел поднять глаз. Ощущение праздника быстро прошло, уступив место тревоге. Каждый осознавал про себя, что княжна права — случилась беда. Арсений все-таки встретился с волками, и все обстояло вовсе не так, как они до сих пор себе представляли.

По зелени у всех на виду мелькнула красная, низкая лисица. Она виляла средь кустов, обводя вокруг себя пушистым хвостом.

Казалось, она даже удивлялась, что на нее никто не обращает внимания. Прежде б вся стая гончих, свалившись, ринулась бы за зверем. Но теперь собаки присмирели, жались к хозяевам — им словно передалось общее настроение.

По раннему предположению охоту рассчитывали на целый день до самого захода солнца — для того по указке князя Федора Ивановича в усадьбе собрали охотникам немало съестного и питья на подкрепление сил. Но странное происшествие с Арсением изменило намерения: услыхав известие от княжны Лизы все двинулись к оврагу, взглянуть на убитого вол-ками кобеля.

— Ничего я не пойму, Ермило, — поправив бобровый картуз на голове, говорил вполголоса князь Федор Иванович ехавшему рядом с ним доезжачему, — выходит, что никто кроме нас с тобой белой волчицы и в глаза не видывал. Даже сам мой стремянной Митька, который вовсе рядом стоял. Это отчего ж такое, а? — он искоса бросил на Ермилу взгляд. Тот ехал ровно, опустив голову: — ты настойку — то, что мы перед охотой пили, сам заготовлял, — продолжал спрашивать Федор Иванович: — никому не доверил ли?

— Сам, батюшка, — доезжачий вскинул голову и отвечал Федору Ивановичу с по-детски открытым, кротким взглядом, — помню ж наставление твое, кому ж доверю? Все сам делал.

— И ничего такого не клал в нее супротив рецептуры? — в голосе старого князя отчетливо слышались нотки подозрения: — из травок бабки Пелагеи, с дурьей-то головы? Ты припомни, припомни хорошенько-то…

— Вот тебе крест, Федор Иванович, — Ермило сорвал шапку с головы и широко осенил себя знамением, — с чего мне путать. Я ж до самой охоты и капли в рот не брал. Впервой что ли…

— Ну, прости, прости меня, браток, — извинительно смягчился Федор Иванович, — знаешь, что не со зла я. Столько уж годов душа в душу. Только вот все же скажи мне тогда, Ермило, отчего же нас с тобой поутру видения одолели? От старости уж, что ли… Чудно, чудно все.

Доезжачий только молча пожал плечами в ответ и снова нахлобучил шапку с кожаным верхом.

Овраг, поросший молодым чистым лесом, начинался от самого жнивья и упирался в блестевшее на солнце болото. Расселина была довольно глубокой, внизу неровно покрытая замшелыми камнями. Когда ехавший впереди Данилка подал князю Федору Ивановичу знак, что нашел убитого кобеля, старый князь придержал коня, поджидая Лизу, печально ехавшую в самом конце.

— Ты, доченька, уж больше не смотри, не нужно тебе, — заботливо попросил он княжну, оправив сбившиеся на плечо ее светлые, волнистые волосы: — хватит уж тебе, налюбовалась. Мы с Ермилой сами посмотрим. Ты уж здесь подожди. Мы скоро обернемся, — так пообещал, но на самом деле все оказалось даже быстрее, чем сам себе князь предполагал.

Как приблизился князь Федор Иванович к краю оврага — сперва и не разглядел ничего толком. Все трава порыжевшая, кусты ивы погнутые, мох темно-серый болотной сыростью пахнет. Где, чего уж углядел глазастый молодец Данилка? Хотел уж поворотиться, спросить, чтоб указали ему. Да тут оно само открылось взору. Огромный серый ворон вылетел из ивняка — закружил, закружил над кустами, те ж как будто сами и отогнулись.

— Вот он, вот, — шепнул князю Ермило и схватив хлыст, замахнулся им на пронзительно кричащую птицу у них над головами:

— А ну, пошел прочь! Пошел прочь, трупоед, сатанинское отродье! Увязался от самой усадьбы. Одно только несчастье от тебя. Откуда взялся-то! Только бросив взгляд на разорванную на многие части собаку, лежащую в огромной луже крови посреди полуоблетевших листьями ветвей, князь Федор Иванович почувствовал дурноту и от головокружения едва не упал с лошади. Заметив, что князь побледнел, Лиза в волнении тронулась к нему — зная слабое здоровье отца она боялась, как бы не случилось что-то ужасное. Но ее опередил Ермила — забыв про ворона, он подхватил под уздцы лошадь князя и отвел ее в низину, подальше от оврага. Там и нагнала их Лиза. Приняв из рук стремянного флягу с настойкой, Ермила дал отхлебнуть из нее Федору Ивановичу.

— Это ж просто дьявол знает, что такое, Господи прости, — едва отдышавшись в рукав, проговорил старый князь, раскрасневшийся кумачом, — вот скажи, Ермила, разве волк так порвет. Это ж даже медведь так не порвет. Что ж творится — то, что ж… — он закашлялся, покачнулся, опершись на руку Лизы, — так и удивляться нечего, — продолжил, чуть погодя, — что Арсений отступился и предпочел ноги уносить подобру-поздорову. Всяк бы на его месте также поступил. Ох, и тварь, ох, и тварь, по всему видать, — Федор Иванович еще покачал головой.

Прозвучал выстрел. Надоев вороном, Данилка пальнул по нему из ружья. Совершив пируэт, птица взмыла высоко, превратившись в едва заметную точку между облаками — только несколько перьев ее упало на землю, прямо перед пегой Лизиной лошадкой. Та встрепенулась и заржав, отскочила в сторону, так что княжна едва удержалась в седле. Стремянной Митька, спрыгнув с седла, поднял два вороньих пера. Они мрачно переливались черненным серебром, но только луч солнца упал на них на ладони Митьки — сразу же съежились как на огне и превратились в пепел. Порывом ветра их сдуло на траву, под изумленными и испуганными взглядами охотниками.