Вероника Иванова - Право быть

Тонкие брови выжидательно приподнялись.

— В тот миг, когда... Когда всё начнётся, ты должна замедлить время или вовсе остановить. Ты ведь можешь?

— Я и сама подумывала о чём-то подобном... — лукаво изогнулись губы.

— Потом ты узнаешь, зачем всё это было нужно, обещаю. А теперь... У тебя есть иглы?

Шеррит вздрогнула, услышав мой вопрос, но утвердительно кивнула.

— Нам придётся воспользоваться ими. Хотя бы в этот раз. Так надо.

— Как пожелаешь.

Я повернулся спиной и стащил рубашку, но даже не почувствовал сырости воздуха библиотеки, потому что мою кожу тут же накрыло волной горячего дыхания.

Сейчас мы ненадолго расстанемся, мой приручённый зверь. Я скоро вернусь, но пока меня нет, постарайся не шалить сверх меры. И обещай, что искорка, которая вот-вот вспыхнет, не заблудится в твоих просторах. Обещаешь? Приду — проверю, не сомневайся!

Пустота мигнула, послушно прикрывая пасти.

Укол. Игла проходит сквозь плоть так легко, будто я плавлюсь, словно в горне, но прикосновение губ к месту прокола кажется жарче огня.

Укол. Поцелуй.

Укол...

Поцелуй...

Она не торопится, но не потому, что желает сделать мне больно, нет. Шеррит путешествует по моей спине, правда, не так, как требуют правила, не снизу, а сверху, от основания черепа, спускаясь постепенно, медленно и необъяснимо торжественно. Последняя игла занимает предначертанное место, но губы касаются моей кожи как будто в первый раз, и от этого прикосновения жар прорывается через последние укрепления, захлёстывая меня с головой...

Мы уже смотрим друг другу в глаза, зная, что осталось ждать совсем недолго, но страстно желая продлить даже ожидание, такое болезненное и такое сладкое...

Прохлада волос, струящихся по раскалённой плоти, она невыразимо приятна, но сейчас даже чёрные косы кажутся неуместными, мешающими, отвлекающими от чего-то невероятно важного и значимого, и я помогаю им убраться подальше, за спину. Кажется, они повисают в воздухе, так и не коснувшись бёдер Шеррит, потому что их место пока занято моими ладонями, сейчас не способными терпеть соперничество.

Голова то ли пуста, то ли вот-вот разорвётся от мыслей и чувств, и я прошу Шеррит только об одном, прошу всем телом, в такт и невпопад...

Её пальцы впиваются в мои плечи, чуть ли не пронзая насквозь, шея выгибается дугой, радужной, а может, это у меня в глазах пляшут разноцветные зайчики витража, жар, наполняющий нас, становится невыносимым, сливаясь воедино, и вдруг всё замирает.

Но прежде чем время останавливает свой бег, с губ моей супруги срывается крик. Так воины могли бы приветствовать победу после изнурительной и едва не ставшей бесконечной войны, но и сотням, и тысячам глоток никогда не удалось бы исторгнуть столько радости. Безумной, торжествующей, яростной...

И все долгие минуты, отделяющие меня от забвения, я слышу этот крик. Звучащий на одной ноте, но кажущийся прекраснее любой песни подлунного мира. Крик, который однажды будет повторён младенцем, открывающим глаза в первый раз.

Свобода?

Свобода!

По-настоящему она родилась только в темноте сомкнувшихся век, когда Мантия вырвалась из клетки, в которую была заточена собственной волей.

Я не добивался этого нарочно. Я не ставил перед собой такой цели. И уж точно, в те мгновения, когда решение принималось и исполнялось, мои мысли были заняты совсем другими вещами... Или не заняты. Но подсознательно я всё же стремился обрести не клочок, не половину и даже не три четверти свободы, а всю. Целиком. И преуспел в своих стараниях.

Теперь меня не сдерживает ничто, кроме меня самого. Нет вечного надсмотрщика, либо вынуждающего следовать пространным и запутанным советам, либо напрямую командующего всеми моими войсками. Да, мне наверняка будет не хватать помощи, поддержки, молчаливого одобрения или громогласного поношения, но случившееся кажется настолько правильным, настолько своевременным, настолько... Необходимым?

Да, я нуждался в этом. Не просил, не надеялся, не мечтал, но всегда знал, что только такой поворот событий поможет мне почувствовать себя по-настоящему взрослым, а главное, несущим ответственность самостоятельно, без сторонних участников и без разделения ноши. Пусть она стала ощущаться намного тяжелее, нежели раньше, но теперь в моей воле поступить как угодно. Даже скинуть груз с плеч.

А Мантия...

Элрит. Я не отказываюсь от твоих советов, драгоценная, это было бы слишком самонадеянно и слишком глупо, но подари и мне кое-что. Намного менее дорогое, зато невероятно уместное. Подари мне передышку. Ты вырастешь очень быстро, насколько я тебя знаю, и столь же быстро вернёшь себе место, которой занимала прежде, а может быть, поднимешься ещё выше, на это ты способна, как никто другой! Вот тогда и поговорим снова. Обо всём на свете. А сейчас мне так сладостна тишина...

Игл в теле больше нет. Трудно сказать, как давно их удалили, и непонятно, зачем вообще это сделали, я бы, наоборот, не торопился, потому что Разрушитель, лишённый последнего охранника, — опасный противник. Но это их решение, каким бы мотивами оно ни было вызвано. Их решение, за которое я могу сказать «спа...».

Или не могу.

Хорошо, кто-то догадался перенести меня в менее красочное место, чем библиотека, потому что, открывая глаза, я бы попросту сошёл с ума от многоцветья витража. Если голову кружит даже мелкая сеточка кладки огромного купола надо мной, находящаяся так высоко и далеко, что по всем законам мироздания я не должен был вообще видеть, как сложены каменные дуги... Страшно подумать, сколько неприятностей принесли бы более затейливые архитектурные изыски.

Он тёмный, этот купол, и крохотные отверстия, призванные то ли насыщать помещение воздухом, то ли оставленные с иной, неясной мне целью, хоть и пропускают через себя дневной свет, белый и густой, не позволяют разглядеть почти ничего. Но я всё равно вижу. И кажется, если сделаю над собой совсем небольшoе усилие, увижу то, что находится за куполом. То, что таится в небесах и на изнанке небес...

Бррр! Хватит пялиться в потолок. Может, если переведу взгляд на более близкие предметы, зрение успокоится и перестанет беспечно скакать с уровня на уровень?

Подниматься было трудно. Хотя бы по той причине, что у пространства, окружающего меня, не было ни верха, ни низа, ни других сторон. Вернее, мои ощущения никак не могли разобраться, что считать чем, и только с ...надцатой попытки согласились признать «верхом» ту часть тела, где расположена голова. Правда, потом пришлось долго размышлять над тем, как быть с окружающей действительностью, будет ли она считаться верхом, если находится рядом с моей головой, например, когда я лежу. Но договориться с самим собой всегда проще, чем с кем-либо, потому что в конце концов на себя и своё мнение можно плюнуть, а вот на других плевать не рекомендуется: получишь в ответ кое-что похуже.