Анна Тьма - Рассказы

— Невероятно! — вновь выпалил патологоанатом, откладывая скальпель в сторону. — У них всё наизнанку! — увидев недоумевающий взгляд следователя, пояснил. — У них все внутренности вывернуты наизнанку. Нет даже ни одного целого сосуда, вены, всего одна нетронутая артерия — та что ведёт к мозгу. Всё остальное же… Невероятно!..

В это время в морг вошел мужчина средних лет, высокий и сильный, чем-то похожий на лежащего на столе юношу. Увидев тела он согнулся и лицо его стало вдруг старым и несчастным, как у брошенного пса.

Следователь понял, что это отец и не стал его останавливать. Хирург тоже отошел в сторону. Мужчина наклонился и поцеловал в лицо сначала юношу потом девушку.

— Они всё-таки убили себя, — скорее утвердил, чем спросил он. — Прощай, сынок, — отец с нежностью провёл ладонью по лицу мёртвого сына. И с не меньшей нежностью коснулся лица девушки. — И ты прощай, Лидонька. Покойтесь с миром, дети…

Он повернул и вышел нетвёрдым шагом. У морга присел на скамейку и позволил слезам наконец стечь по лицу. Невыносимая боль сдавливала грудь, не давая дышать. Сердце сбилось с ритма и скакало как загнанная лошадь. А потом стало биться всё реже и реже. Мир стал терять чёткость…

— Папа… — знакомый до боли голос вырвал сознание из бездны небытия. — Папа… Не грусти… Я дома, я свободен…

— Даня… — с тоской прошептал мужчина. — Даня, зачем ты убил себя?..

— Так надо, папа. Я нужен здесь в небе, нужен моему небесному отцу, ведь я воин и наследник правителя. Если бы я остался, наша планета погибла бы. Папа, прошу тебя, не плачь! Мне грустно, если ты печалишься. Знай, я счастлив здесь! Не грусти обо мне… А если захочешь поговорить позови меня на рассвете или на закате. Здесь моё имя Сапфир. Запомни!

— Сапфир, — послушно повторил он.

— Мне пора… Сейчас тяжёлое время, идет Вторая Тысячелетняя война с Тьмой… Не грусти. До встречи…

Мужчина улыбнулся солнечным лучам, осветившим его согревшим. Хотя улыбка вышла немного грустной, но в глазах его больше не было смерти.

Ветер перебирал листья в верхушках деревьев…

— Франсуа! Франсуа, вставай! — маленький Жан тряс меня за плечё.

— Ммм… — отозвался я, натягивая повыше рваное одеяло. — Встаю, встаю…

Одеяло с меня стянули в четыре руки малыши-близнецы — Жан и Жанна. Волей-неволей пришлось подняться. Зевая, я побрёл на улицу, чтобы окунуть голову в бочку с ледяной водой. Иначе проснуться было никак не возможно — Анита заболела и я дежурил уже восьмую ночь подряд один. Заснул я только с рассветом. А через час меня уже подняли малыши…

— Франс, — незаметно подошедшая восьмилетняя Жанна негромко позвала меня по имени. — Есть будем?..

— Сейчас, малыш, — ответил я, вытираясь тряпкой, когда-то бывшей полотенцем. — Сейчас всё сделаю…

Я сообразил детям нехитрый завтрак — позавчерашний хлеб, сыр, два яблока, добытые мною и горячий, только что с костра, мятный чай. Каждому в чашку, не поскупившись, положил по ложке трофейного мёда. В кружку Аниты я положил две ложки мёду — она больна, ей необходимо.

Полуразвалившаяся землянка служила нам домом. Анита спала на полу, укрытая всеми одеялами и моей тёплой курткой, тяжело и хрипло дыша. Стоило мне подойти, как она открыла глаза и тяжело раскашлялась. Я помог ей сесть и придержал кружку, пока девочка пила.

— Опять мёд переводишь? — с тихой укоризной прошептала Анита. — Малышам нужнее…

— Нет, — мягко ответил я. — Тебе поправляться надо.

Анита прикрыла глаза и откинулась на мою руку. Сердце у меня невольно сжалось, до того она была бледная и измождённая.

— Франс, — едва слышно сказала она. — Не носи сегодня послание… Откажись… Не иди со знаменем в руках, не иди к маркизу де Руаньяку…

Я удивился. Какое послание? Какое знамя? Руаньяк-то тут причём? Бедная, у неё, кажется, опять начался бред! Эх, сегодня же за лекарствами в город сбегаю… Попробую хоть что-то добыть… «Не получиться заработать — украду!..» — мысль появилась сама собой, порождённая отчаяньем.

— Хорошо, солнышко, — ответил я. — Всё хорошо будет…

— Не бери знамя, — снова повторила она совершенно ясным голосом. — Тринадцать лет — плохой возраст для смерти.

— Пей, пей, Ани, — попросил я. — Пей чай, пока не остыл. И поешь…

Она с трудом сжевала кусок хлеба, допила чай, после чего вновь уснула.

Я выбрался наружу и сел, прислонившись к низенькой, едва на пол метра выступающей наверх, стенке землянки. Что же мне делать, Господи? Что же мне делать? Моя Ани, Анитушка, она же недели не протянет!.. Помоги мне, Господи! Помоги!

Тёплое, маленькое создание пролезло под руку и крепко прижалось. Я, не открывая глаз, узнал Жанночку. Улыбнулся. Эх, дитё… Да и сам хорош, не намного старше. Хотя нет. Намного. И не только годами.

Погладив девочку по головке, заглянул в огромные синие-пресиние глаза полные детской беззащитности и безграничного доверия.

— Что, малышка? Случилось чего?

Она не ответила.

— Я сейчас уйду, — продолжил я, — вернусь к вечеру. Остаёшься за старшую на хозяйстве. За Анитой присмотри, да не сиди с ней долго, не хочу чтобы кто-нибудь из вас, малыши, заразился. Договорились, маленькая леди?

Девочка серьёзно так, ответственно кивнула. Я поднялся, поймал за шиворот сорванца Жана.

— Я ухожу, — сообщил я. — За девочек головой отвечаешь, понял? Чтобы тихо себя вёл, понял, оболтус?

— Понял, понял я… — Жан торопливо закивал.

— Смотри у меня! Узнаю, что не послушался — уши оборву! — пригрозил я, отпуская пацана.

— Франс! — окликнула малышка. — Принесёшь мне яблочко?

— Конечно! — я улыбнулся, но улыбка вышла жалкой, какой-то вымученной…

Продравшись сквозь стену кустов, окружавших наше маленькое убежище, я направился в сторону Лиона.

Не должны дети так жить! Не должны! Тем более дети аристократов… Малышей де Тома я тогда едва успел увести. Всех наших родителей скосила «национальная бритва», будь она проклята! Не приди я вовремя — и двойняшек постигла бы та же страшная участь. И Анита, тринадцатилетняя маркиза в грязной землянке под рваными тряпками вместо одеял умирала от тяжёлой болезни!.. О себе, сыне графа, я уже не говорю… Я не ребёнок. Переживу всё, лишь бы было ради чего жить. Вместо меня умер другой мальчишка.

На этот раз он поджидал меня на углу серого, замызганного здания.

— Серебряная лилия… — начал он.

— …на чёрном знамени, — закончил я.

Это был пароль. Мужчина улыбнулся. Насколько мне было известно, ему было всего двадцать пять лет, но он был хром и наполовину сед.

— Понесёшь сегодня важное послание, — сказал связной. — Самому маркизу де Руаньяку.

— Кому?.. — с животе вдруг возникло ощущение пустоты и холода.