Линн Флевелинг - Крадущаяся Тьма

«С той же милосердной экономностью Алек убивает и вооруженных противников». — подумал Микам, глядя на оперенную красным стрелу, торчащую из груди лося.

Охотники разложили костер и начали разделывать тушу. Работа была грязной: скоро на снегу вокруг стали дымиться алые пятна. Вскрыв брюхо, Микам бросил потроха собакам, а Алеку преподнес сердце и печень — как и полагается за смертельный выстрел.

— Нам понадобится вода, чтобы все закончить, — сказал Микам, принимаясь свежевать лося. Алек вытер окровавленные руки о снег.

— Мы недавно проезжали ручей. Я наполню там бурдюки.

Серегил оторвался от работы и долго провожал юношу глазами, пока тот не скрылся между деревьями. Проследив его взгляд, Микам улыбнулся про себя и подумал о том, что накануне говорила ему Кари.

— Он сильно вырос, правда? — рискнул он сказать через некоторое время.

Серегил пожал плечами и снова взялся за лося.

— Пришлось, раз уж он связался с такими типами, как мы с тобой.

— Ты стал о нем очень хорошего мнения, как мне кажется.

Серегил тотчас понял, что скрывается за этими словами, и его улыбка сменилась жестким выражением.

— Если ты думаешь, что я…

— Да ни за что на свете я не стану плохо о тебе думать. Я просто хочу сказать, что твое сердце выбирает нелегкие пути, вот и все. Ты ведь ничего не говорил ему, верно?

Серегил старательно сохранял на лице безразличное выражение, но его плечи выразительно поникли.

— Нет, и не собираюсь. Это было бы… нечестно. Я имею на него слишком большое влияние.

— Ну что ж. он ведь любит тебя по-своему. — Микам не смог придумать, что бы сказать более оптимистичное.

Последовало неловкое молчание. Закончив свежевать лося, Микам отложил нож.

— Ты имеешь какое-нибудь представление о планах Нисандера? Я не получал от него ни единой весточки с самого праздника Сакора.

В глазах друга Микам прочел тревогу.

— Секреты, Микам. Все еще секреты. Он чуть с ума меня этим не свел, — ответил Серегил, грея руки у костра.

— А самому тебе ничего не удалось узнать? Серегил поворошил угли веткой.

— Не особенно много. И к тому же я дал клятву ничего не говорить. Прости меня, Микам.

— Не извиняйся. Мы оба знаем правила игры. А как, кстати, относится к этому Алек? Он достаточно сообразителен, чтобы понять, что к чему, а сбить его со следа, пожалуй, не легче, чем тебя самого.

— Точно. — Серегил невесело засмеялся. — Я беспокоюсь, Микам. Надвигается что-то очень плохое, а я не знаю, от кого исходит угроза.

Микам опустился на корточки рядом с другом.

— Если кто-нибудь и сумеет присмотреть за парнем, так это ты. Но есть ведь вещи, о которых ты должен был бы ему сказать. Он имеет право знать.

Серегил вскочил на ноги и замахал рукой Алеку, который показался между деревьями.

— Еще рано, — проговорил он так тихо, что Микам не смог разобрать: приказание это или мольба.

Проведя три дня в Уотермиде, Алек и Серегил под покровом ночи вернулись в город и незамеченными добрались до «Петуха». На Рансера можно было положиться: он присмотрит за домом на улице Колеса и будет отвечать, что благородный Серегил в городе, но с ним не всегда можно увидеться.

Триис и остальные уже отправились спать, когда путешественники добрались до дому, но в темной кухне все еще витали ароматы свежеиспеченного хлеба, сушеных фруктов, чеснока и вина, а в очаге уютно тлели угли.

Откуда-то немедленно появилась Руета и пошла вслед за хозяевами на второй этаж. Алек сгреб кошку в охапку и держал ее, пока Серегил снимал грозные заклятия, охраняющие потайную лестницу. Алек с легкой улыбкой слушал, как Серегил шепчет волшебные слова, когда-то казавшиеся ему такими таинственными.

Фраза, делавшая видимой лестницу, звучала как «Этуис миара кориатуан кирус», что означало: «Твоя бабушка оскорбляет цыплят». Пароль на первой площадке был «Кларин маргил» — «Малина в седле», а дверь на самом верху отпиралась словом «ноденсе» — «почти».

Серегил намеренно придумал эту бессмыслицу, чтобы никто не мог случайно угадать секретные слова. Только последняя команда, открывающая дверь в комнату Серегила, имела смысл: «Боктерса» было названием его родного дома. Серегил пересек комнату, освещая себе дорогу светящимся камнем, и зажег огонь в камине. Когда пламя разгорелось, хозяин изумленно огляделся.

— Клянусь руками Иллиора, уж не навел ли ты здесь порядок, прежде чем отправиться на улицу Колеса?

— Лишь настолько, чтобы можно было безопасно пройти по комнате, — ответил Алек, пробираясь к своей аккуратной узкой постели в углу рядом с очагом. Он не особенно обращал внимание на тот беспорядок, в котором обычно обитал Серегил, но ему действительно не нравилось, если босая нога натыкалась на какой-нибудь острый предмет или на голову падало что-то тяжелое с полки. Повесив рапиру и лук на стену над кроватью. Алек со вздохом облегчения вытянулся на постели.

Серегил опустился на кушетку перед камином.

— Знаешь, мне пришло в голову, что жить здесь тебе не так уж удобно. После того как у тебя была собственная комната, хочу я сказать. Может, стоит подумать о расширении наших покоев? Ведь с каждой стороны есть по пустой комнате.

— Не беспокойся на мой счет. — Алек зевнул и закинул руки за голову. — Меня вполне устраивает то, что есть.

Серегил улыбнулся, глядя на пыльную паутину, колышущуюся над головой.

— Меня тоже, если уж на то пошло.

Удовольствие, которое Серегил и Алек испытывали, вернувшись в гостиницу, оказалось несколько омрачено неожиданным отсутствием работы. Те поручения, которые накопились за время их поездки в Уотермид, касались всяких мелочей, а всю следующую неделю и таких не попадалось.

Впервые за время их знакомства Алек видел Серегила скучающим.

К тому же конец зимы был самым неприятным сезоном в Римини, несмотря на то что дни начали удлиняться. Ледяные дожди сменялись густым туманом, и серая сырость проникала, казалось, повсюду. Алек стал поздно просыпаться, да и днем клевал носом над всем, чем бы ни занимался, убаюкиваемый постоянным стуком дождя. Серегил же, наоборот, становился все более беспокойным.

Вернувшись от Нисандера одним промозглым днем в конце достина, Алек обнаружил, что Серегил трудится над чем-то за письменным столом. Лежащий перед ним пергамент был наполовину покрыт музыкальными набросками, но Серегил, казалось, уже утратил интерес к своему занятию. Опершись подбородком на руку, он мрачно смотрел на сгустившийся за окном туман, словно отвергнутый любовник.

— Ты узнал у Рири, нет ли чего новенького? — спросил он, не поворачивая головы.

— Ничего, — ответил Алек, кладя на стол полученные у волшебника книги.