Линн Флевелинг - Месть Темного Бога

— Благородный Микам возвращается домой? — спросил Рансер.

— Уж в этом можешь не сомневаться, — ухмыльнулся Микам, появляясь в дверях столовой. — Можешь сообщать всем, кто будет спрашивать, что я отправился домой, где меня ждет самая прекрасная женщина в Скале, и натравлю собак на всякого, кто попробует потревожить нас в ближайшую неделю.

Рансер с серьезным видом поклонился.

— Посетители не останутся в неведении насчет твоих чувств, господин.

Пока Алек расправлялся с колбасками и пил чай, Серегил непоседливо шагал по столовой.

— Когда вернемся, снова поселимся в «Петухе».

— Замечательно, — радостно откликнулся Алек. Изысканные манеры и слишком подобострастные слуги успели ему надоесть. Поспешно закончив завтрак, он следом за Серегилом и Микамом вышел на улицу, где у крыльца их ждали лошади и целый небольшой караван с багажом под бдительным присмотром Рансера.

Путешественники были одеты, как подобает благородным господам, отправляющимся в путешествие; конюх оседлал для них Цинрила и Ветерка, но среди вьючных лошадей были Лохматый и Заплатка.

День был ясный и прохладный — очень подходящий для прогулки верхом, и к полудню они добрались до поворота на Уотермид. Переехав через мост, Алек и Серегил спешились и в кустах переоделись — дальше им предстояло путешествовать как простым торговцам.

— Собираешься остановиться на ночлег в «Пони»? — спросил Микам.

Серегил посмотрел на солнце.

— Думаю, мы туда доберемся, если поднажмем.

— Передай от меня привет Кари и девочкам, — сказал Алек. В глубине долины над трубой Уотермида поднимался светлый дымок. Юноша со сладкой грустью представил себе запах свежего хлеба, копчений, сухих трав.

Серегил оседлал Лохматого и Заплатку и привязал ауренфэйских коней к цепочке вьючных животных.

— Когда мы вернемся, я не знаю. — Он вручил Микаму поводья.

— Желаю удачной охоты, — ответил Микам, пожимая им руки. — Будьте осторожны на тех козьих тропах, которые в Цирне почему-то называют улицами. Там ведь не туда ступил — и полетишь кувырком в бухту, не успеешь и глазом моргнуть.

Алек и Серегил снова пересекли мост и галопом поскакали на север.

Пологие холмы скоро уступили место более крутым склонам. Голые скалы слева обрывались к морю, так что путешественники могли любоваться прибрежными островами и просторами Осиатского моря, уходящими к горизонту.

Когда наконец они сделали привал, чтобы дать отдохнуть лошадям, Серегил, откинув капюшон плаща, издал радостный вопль:

— Клянусь Четверкой, до чего же хорошо снова сбежать с улицы Колеса!

— Ты тоже это чувствуешь? — с удивлением повернулся к нему Алек.

— Мне там теперь просто нечем дышать! — воскликнул Серегил. — Не хотелось бы в этом признаваться, но последние годы я чувствую себя там как в западне. Это была маска, а теперь она обрела собственную жизнь. Поживешь подольше — поймешь.

— Поэтому ты никогда и не рассказывал мне о своей жизни на улице Колеса? — спросил Алек. Воспоминание о последнем ночном кошмаре вместе с обстоятельствами его первого появления в доме Серегила придали его словам неожиданную резкость.

Серегил с удивлением посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о всех тех неделях, что мы провели в городе: ты же ни разу не упомянул о доме на улице Колеса — до тех пор, пока не понадобилось устроить мне испытание.

— Только не говори мне, что ты все еще злишься по этому поводу!

— Наверное, все еще злюсь, — пробормотал Алек. — Ты ведь все время так

— ничего мне не говоришь.

— Клянусь пальцами Иллиора, Алек! Последние два месяца я только и делаю, что рассказываю тебе о чем-нибудь. Думаю, никогда в жизни я еще не говорил так много! О чем же это я тебе не сказал?

— Ну, для начала хотя бы об улице Колеса, — огрызнулся Алек. — Заставил меня влезть в дом, как вора, а потом по твоей милости я оказался посреди гостей…

— Но я же все тебе объяснил! И не говори мне, будто ты не гордился успехом, когда пришел в себя.

— Дело не в этом. — Алек изо всех сил старался выразить свои противоречивые чувства словами. — Просто мне хотелось бы, чтобы мое мнение тоже учитывалось. Если подумать, с того времени, как мы встретились, я никогда не принимал участия в принятии решений. И это после всего, через что мы прошли! Потроха Билайри, Серегил, я же в конце концов спас тебе жизнь!

Серегил открыл было рот, собираясь ответить, потом молча пустил Лохматого рысью.

Алек последовал за ним, все еще в гневе, но уже стыдясь своей вспышки. Почему это сильные эмоции всегда сваливаются на него как снег на голову?

— Пожалуй, ты имеешь основания так думать, — наконец произнес Серегил.

— Серегил, я…

— Да нет, все в порядке. Не нужно извиняться за то, что ты сказал правду. — Опустив глаза, Серегил сокрушенно вздохнул. — Когда мы только встретились, все было иначе. Ты был просто мальчишкой, который нуждался в помощи и мог быть полезен. До того, как мы покинули Вольд, я не был еще уверен, стоит ли брать тебя с собой на юг.

— Покинули Вольд! — Алек резко повернулся к нему; его гнев снова разгорелся. — Так ты мне лгал? Все эти разговоры про Скалу, про то, как я стану бардом, пока мы пробирались по глуши?

Серегил пожал плечами, все еще не поднимая глаз.

— Не знаю, наверное. Я хочу сказать, тогда это представлялось мне удачной мыслью. Но я на самом деле не знал, сможешь ли ты быть мне полезен, пока мы не забрались в дом мэра.

— И что бы ты сделал, если бы я не оказался «полезен»?

— Оставил бы где-нибудь в безопасном месте, снабдив деньгами, а сам бы исчез. Я часто раньше так поступал с людьми, которым приходилось помогать. Но ты оказался не такой, как другие, так что я отказался от этой мысли.

Алек удивился странному чувству общности, когда их глаза встретились. Тепло, как от глотка вина, разлилось по его телу.

— Так что да, сначала я тебя обманывал, — продолжал Серегил. — Ты только вспомни, скольким людям тебе пришлось лгать с тех пор, как ты связался со мной. Такова природа нашей работы. После Вольда, однако, я был с тобой честен, насколько это вообще для меня возможно. Я собирался рассказать тебе больше, подготовить тебя, но тут меня свалила болезнь. — Он помолчал. — Сомневаюсь, что, окажись я на твоем месте, я проявил бы такую же преданность. Но так или иначе, после Вольда и той засады в лесу я стал думать о тебе как о своем друге — первом новом друге за многие годы. Я считал, что ты это понимаешь, и за эту свою уверенность я прошу у тебя прощения.

— В этом нет необходимости, — смутившись, пробормотал Алек.

— А я думаю, что есть. Проклятие, Алек, ты для меня такая же загадка, как и я, наверное, для тебя. Я все время забываю, как ты молод, как мы с тобой отличаемся друг от друга. Мы с Микамом были почти ровесниками, когда познакомились. Мы одинаково смотрели на мир. А уж Нисандер! Он, по-моему, всегда знал, о чем я думаю, прежде чем я сам это осознавал. А с тобой — все не так. С тобой я Двигаюсь на ощупь и, похоже, причиняю тебе боль, не понимая этого.