Роберт Сальваторе - Меч Бедвира

Наконец беглецы добрались до стены у площади Моркнея, разделявшей город на две половины. В центре широкой рыночной площади находился огромный фонтан, а по краям стояли лавки и ресторанчики. В этот ранний предрассветный час площадь была почти пустой. Лишь немногочисленные торговцы подметали мостовую перед своими палатками и устанавливали лотки с рыбой и фруктами, да хмурый гном вырубал орнамент на основании только что построенного фонтана.

Друзья пробежали мимо казавшегося безразличным гнома, причем Оливер не преминул быстро приподнять шляпу в знак приветствия товарищу-недоростку.

Огромный циклоп уже почти наступал им на пятки, вопя от радости. Стражник не сомневался, что схватит наглого коротышку задолго до того, как тот переберется через стену.

Увлеченный погоней циклоп не заметил тяжелого молота в руках гнома до тех пор, пока сноп разноцветных искр не взорвался в его не слишком обширном мозгу.

Оливер оглянулся, уже оказавшись у стены, схватил Лютиена за руку и заставил его сделать то же самое. Они кивнули в знак благодарности гному, который никак не отреагировал на этот жест. Он лишь неторопливо подтянул к себе свой молот и вновь принялся за работу, прежде чем другие циклопы наводнили площадь.

У себя дома при ярком свете наступившего дня, Лютиен долго ворчал по поводу опасности, которой они подвергались сегодня, тогда как Оливер, роясь в своем мешке, бурчал насчет того, сколько тарелок и кубков он перебил при их поспешном побеге.

Лютиен недоверчиво взглянул на приятеля.

— Как ты мог даже думать о воровстве в такой обстановке?

Оливер поднял голову и послал Лютиену озорную улыбку.

— Разве добыча не является средством, подкрепляющим отвагу? — спросил он и вернулся к своему осмотру. В мешке обнаружился осколок еще одного блюдца, и хафлинг недовольно нахмурился.

Однако минутой позже губы Оливера растянулись в знакомой озорной улыбке, и он почти целиком скрылся в своем мешке. Затем вынырнул и с хитрой улыбкой протянул юноше оловянную фигурку хафлинга-воина.

Друзья провели следующие несколько дней в своем доме или поблизости, выходя только в «Гнэльф», в основном чтобы послушать разговоры о таинственной Алой Тени. Воровской мир гудел как растревоженный улей. Еще бы: дерзкий налет на две лавки и убийство нескольких стражников-циклопов! Оливер решил, что благоразумнее затаиться на время, а Лютиен вполне с ним согласился.

Хафлинг принял этот добровольный карантин вполне жизнерадостно, довольный отдыхом и гордясь тем, что стал частью растущей легенды. Однако Лютиен проводил большую часть времени сидя в кресле и занимаясь грустными размышлениями. Сперва Оливер думал, что товарищ просто нервничает из-за растущего внимания к ним или просто скучает, но затем хафлинг понял, что юноша грустил совсем по другой причине.

— Только не говори мне, что все еще думаешь о ней, — заметил он однажды. В этот день природа решила напоследок побаловать обитателей Монфора солнцем. Хафлинг приоткрыл дверь, чтобы впустить теплый сентябрьский воздух в их темное жилище.

Лютиен вопросительно взглянул на Оливера непроницаемым взглядом, но быстро понял, что приятель понимает причину его печали.

Он поспешно отвел глаза, и это сказало Оливеру больше, чем любые слова.

— Трагедия! Трагедия! — возопил хафлинг, падая в кресло и театрально прикрывая рукой глаза. — Это всегда трагедия! — Он ненароком сшиб стул, тот наехал на подставку, и Оливеру пришлось вскочить, чтобы успеть поймать оловянную фигурку воина-хафлинга раньше, чем та стукнулась об пол.

— О чем ты говоришь? — возмутился Лютиен, который был не в том настроении, чтобы играть в загадки.

— Я говорю о тебе, глупый мальчик, — ответил Оливер. Он сделал паузу, смахнул пыль с подставки и вновь водрузил на нее свой трофей. Затем, подождав реакции, которая так и не последовала, он повернулся и серьезно посмотрел на юношу.

— Ты ищешь смысл жизни, — заявил Оливер, и Лютиен с сомнением посмотрел на него. — Это естественно в твоем возрасте. Я только жалею, что ты предпочел найти его в женщине.

Юноша сердито нахмурился. Он уже собрался встать из кресла, но Оливер небрежным жестом руки остановил все его возражения.

— О, не стоит отрицать этого, — сказал хафлинг. — Я видел такое уже много раз. В Гаскони мы зовем это галантной любовью.

Лютиен снова уселся в кресло.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — заверил он Оливера и, чтобы подтвердить свое высказывание, начал с нарочитой небрежностью рассматривать окружающие предметы.

— Галантная любовь, — твердо повторил Оливер. — Тебя потрясла эта красотка. Теперь ты сердишься, потому что мы не пошли на рынок и у тебя не было возможности увидеть ее снова.

Лютиен сердито закусил губу, но не стал опровергать его слова.

— Она — королева твоего сердца, ты будешь сражаться за нее, посвящая ей все победы, ты бросишь плащ в грязь, чтобы она прошла по нему, ты подставишь свою грудь под летящую в нее стрелу.

— Скорее я двину тебе кулаком в морду, — серьезно ответил Лютиен.

— Конечно, ты смущен, — продолжал Оливер, вовсе не обращая внимания на угрозу, — потому что знаешь, как глупо это выглядит. — Лютиен посмотрел на него с явной угрозой, но хафлинг все еще не угомонился. — Ты ведь до сих пор даже не знаком с этой женщиной, полуэльфийкой. Она прекрасна, тут я не стану с тобой спорить, но ты вдобавок приписал ей множество необычайных достоинств. А ведь тебе известна только ее внешность.

Лютиен грустно усмехнулся. Он знал, что хафлинг абсолютно прав. По крайней мере, с точки зрения логики юноша вел себя глупо. Но осознание этого не помогло ему избавиться от наваждения. Он видел зеленоглазую рабыню, возможно, в течение минуты, и все-таки это видение с тех пор не покидало его и во сне, и в часы бодрствования. Теперь, в открытом разговоре об этом при свете яркого солнечного утра, его увлечение показалось нелепым.

— Кажется, ты обладаешь глубокими познаниями в этой области, — заметил Лютиен, и губы Оливера сложились в печальную улыбку, — личными познаниями, — саркастически добавил молодой человек.

— Возможно. — Это было самым полным признанием, на которое позволил себе пойти Оливер.

На этом они замолкли. Лютиен сидел спокойно, а Оливер занялся перестановкой обретенных ими трофеев. Не раз за это утро лицо Оливера внезапно светлело, как будто в хафлинге ожили какие-то нежные воспоминания. Но иногда его искажала гримаса сердечной боли, словно некоторые из этих воспоминаний были не столь приятны.

Чуть погодя Оливер бросил свой зимний плащ на колени Лютиена.

— Он погиб! — возопил хафлинг и поднял один рукав, показывая Лютиену дыру в ткани.