Вероника Иванова - Вернуться и вернуть

Занимаю место в трёх шагах от противника. Обматываю пальцы левой руки ожерельем чиато — умещаются три витка. Достаточно! Поигрываю бусинами, сдвигая их в одну сторону и уменьшая «свободный ход». Даже если Ригону и успели рассказать, что можно проделать с помощью столь безобидного с виду предмета, как чиато, он всё равно не будет готов к моим действиям, потому что не представляет себе пользование на коротких дистанциях таким... длинным оружием. Следовательно, будет стремиться означенную дистанцию сократить, что мне, с одной стороны, и требуется, а с другой — доставит массу... хм, острых ощущений.

Хлопок бича возвестил о начале боя.

Нож Ригона на мгновение остался без опоры, потому что ладонь юноши скользнула вниз — почти нырнула — лезвие двинулось вслед, но опоздало: пальцы сомкнулись на рукояти. Верхним хватом.

Именно так и начинается пресловутый «бой-с-ладони», главная прелесть которого заключается в том, что до самого последнего момента противники не знают, какой стиль изберёт каждый из них (и каким будет пользоваться на протяжении всего поединка). Это вносит некоторую пикантность в выяснение отношений, поскольку предпочтительнее и удобнее, всё же, ответить на нижний хват — нижним, а на верхний, соответственно, верхним.

Одновременно с поимкой и возвращением ножа на законное место, Ригон сделал шаг вперёд, сливая движения в единое целое. Лезвие просвистело у моего горла так близко, что я мог бы сосчитать все волоски на тыльной стороне ладони «коротышки», встопорщившиеся то ли от холода, то ли от азарта смертельной игры.

Отшатываюсь назад и чуть вправо, чтобы уйти от обратного хода ножа. Противник полагает моё отступление либо трусостью, либо слабостью и усиливает натиск, но вторая атака уже встречает на своём пути оборонительные порядки в лице спаренных дуг чиато.

Надо сказать, что плотно приникая друг к другу, бусины образуют очень прочную, в меру упругую структуру, чем-то напоминающую гизору [29] Гизора (искажённое от H’ysoraah) — оружие ближнего боя. Представляет собой последовательность звеньев, нанизанных на тонкую и чрезвычайно прочную нить особого сплава (иногда используются магическим образом обработанные древесные волокна или шёлк). Выглядит как браслет (короткие разновидности) или ожерелье, поэтому часто и переносится соответствующим образом. Для приведения гизоры в боевое положение необходимо разомкнуть «кольцо» и встряхнуть цепь звеньев особым движением — для каждой единицы оружия это движение может существенно отличаться траекторией и скоростью. Во время движения звенья выстраиваются в линию и, завершающим рывком, плотно входят друг в друга, образуя подобие кинжала. Для изготовления гизоры используются самые разные материалы, но наилучшим (и самым дорогим) считается чешуя инеистой ящерицы. в сборе, но с большей степенью подвижности. При желании ими можно даже воспользоваться, как дубинкой. В любом случае, для того, чтобы парировать нож, костяшек чиато вполне хватает. Также можно на обратном проходе — когда кулак с лезвием движется слева направо (относительно её владельца) — выпустить бусины из правой руки и хлестнуть противника по запястью... Что и делаю. Ригон взбешённо фыркает, но я уже подхватил второй конец чиато и вернул дугам прежнюю прочность.

Конечно, ситуация — бесперспективная, прямо скажем. Даже с моей точки зрения, что уж говорить о сторонних наблюдателях, которые замерли вокруг: с тем, что имеется, я атаковать не могу. Места для размаха не хватит, потому что Ригон совершенно благоразумно не позволяет мне отдалиться — я успеваю только отражать удары (точнее, направлять скольжение ножа), но помышлять о нападении... Даже не смею! Вот только парень не замечает, что с каждым разом я набрасываю двойной виток чиато на кисть левой руки, и эти самые витки, плавно сползая с пальцев, уже сплошным наручем покрывают предплечье.

Готова, драгоценная?

«Командуй!...» — бодро отзывается Мантия.

И мы начинаем совместную операцию с кодовым наименованием «Смять и растереть».

Рука Ригона с ножом движется слева направо (теперь уже, если смотреть от меня). Доходит до крайней точки траектории, собирается слегка развернуться и проследовать обратно, но в этот самый миг Мантия язычком Пустоты, как щелчком бича, слизывает до крошечки всё поле амулета, отвечающего за ловкость, потому движения юноши теряют былую чёткость. Моя левая рука ныряет под нож, фиксирует лезвие, не давая Ригону повернуть кисть, и с лёгкостью тянет за собой, потому что Мантия уже добралась до амулета силы. Парень раскрывается, но пока не понимает, что происходит, к тому же — надеется на последнего из своих помощников — того, что прячется под камзолом на груди, однако... И «защитник» падает ниц перед Пустотой.

Моя правая рука взлетает по дуге вверх, и костяшки сжатого кулака ломают тонкую перегородку горбатого носа, а локоть — в завершение удара — совсем сдвигает её на сторону.

И гроздь пурпурных капелек орошает снежные островки, чудом уцелевшие под нашими ногами...

Разумеется, о продолжении поединка никто не заикается, и хотя Ригон — в первые мгновения, в запале драки — не ощущает боли, эта дама спешит напомнить о своём присутствии. Впрочем, парень не опускается даже до стона: лишь видно, как в уголках голубых глаз подрагивают слёзы. Наверное, слёзы ярости.

Ксаррон, вздыхая, как старый больной человек, которого вытащили из нагретой постели и заставили слушать праздничные песнопения внуков, подошёл к жертве моих дурных наклонностей и нетерпеливым жестом велел убрать руки от пострадавшего лица. Юноша оторопело подчинился. Кузен быстро провёл пальцами по сломанному носу, возвращая повреждённый хрящ на прежнее место, потом нагнулся, скатал в комок горсть снега и вручил растерянно открывшему рот Ригону:

— Приложите, молодой человек... И в ближайшие дни постарайтесь не натыкаться на кулак.

Потом Ксо добрался до меня и устало осведомился:

— Надеюсь, на сегодня это — всё?

— Да, милорд! На сегодня я совершенно иссяк.

— Впредь будет мне наука, — проворчал «милорд Ректор». — Ни капли лишней Силы не получишь!

— Очень надо!

— Ну, надо или не надо, об этом поговорим дома... — мы поворачиваемся, собираясь уходить, и я оказываюсь лицом к лицу с потрясённой Леф. Ну, почти лицом к лицу.

— Ты... Это было... просто волшебно!

— Самое смешное, что девочка, как никогда, близка к Истине! — ехидно ухмыляется Ксо мне на ухо.

— Послушай... — продолжает тем временем девчонка. — Ты сказал, что не воин...

— И снова повторю.

— И ты не учитель из Академии...

— Ни в коем разе, — подтверждаю, не понимая, к чему эти уточнения.

— Тогда... Тогда ты мог бы стать моим наставником! — с надеждой в голосе делает вывод Леф, и наступает мой черёд хлопать ресницами.