Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

Найду. Обязательно. Дело чести Макса, не спрашивая дозволения, стало делом и моей чести. Я справлюсь. Сейчас, ещё немножко...

— Я чувствую...

Торопливая скороговорка приносит именно тот результат, который мне нужнее всего: по игле, штык-ножом от «Арнетт-42» торчащей в вене, проносится жидкость, обжигающая ледяным прикосновением, и мышцы начинают неметь. Медленно, но верно. А потом раздаётся голос Петерсена, одновременно пренебрежительно-сухой и похрипывающий от волнения:

— Отбой. Эксперимент завершён удовлетворительно. Можно латать парня...

Ватные тампоны в носу — это сурово. Ватные тампоны, пропитанные мазью для лечения насморка — суровее во сто крат. Я не питаю любви к ментолу во всех его проявлениях, от леденцов до фармакологических изысков, но если нет другого средства для высвобождения дыхания, приходится брать даже горячо ненавидимое.

Правильнее, разумеется, было бы не лечиться, а не допустить возникновения простуды. Я и стараюсь обычно так поступать. Вовсю стараюсь. Но вчерашний дождь, первый в наступившем сентябре, застал меня врасплох. В самом деле, после двух совершенно чудесных недель, по-летнему тёплых и солнечных, трудно было бы предполагать резкий перепад погодного настроения от улыбки к слезам, вот я и поверил, что называется, в призрака. Попался на уловку капризной кокетки невесть в какой раз за прожитые на одном и том же месте тридцать три года. Может быть, стоит задуматься о состоянии мыслительного аппарата и начать принимать нечто сосудопрочищающее, расширяющее и вообще регулирующее? Стоит. Но рассеянность не позволит довести до победного финала ни один курс приёма лекарств, а вкупе с ленью и моим удивительным равнодушием к собственной персоне убьёт любое светлое намерение в зародыше.

Впрочем, простудился я не только из-за занятной смеси фамильных черт характера, с которыми меня способна разлучить лишь могила. Настоящими виновниками были туфли, стачанные то ли на кустарных фабриках далёкой Поднебесной империи, то ли в одном из подвальных помещений Нового Амстрихта. Китайские, чтоб у их родителя глаза вылезли на лоб или заползли в череп до полного исчезновения! С «чайна мэйд» так всегда: или приобретёшь исключительно качественную поделку, которая прослужит верой и правдой много лет, или нарвёшься на то, что расползётся по швам в считанные дни. Туфли, впрочем, не развалились окончательно, но на дожде радостно принялись едва ли не всасывать в себя воду. Сворачивать с привычной дороги домой показалось мне занятием бесперспективным отчасти ещё и потому, что обувные лавки уже с полчаса как были закрыты в связи с окончанием рабочего дня, поэтому не оставалось ничего иного, как прислушиваться к чавканью воды под пятками и стараться избегать особенно глубоких луж.

Ну ничего, сегодня я не намерен повторять ошибок, приводящих к насморку. Судя по показаниям термометра и осторожному заявлению диктора в утренних новостях, к нам пришла настоящая ройменбургская осень. Дожди, утренние заморозки, вечерние туманы... Пора доставать сапоги. Зря я, что ли, их покупал? Настоящая кожа, чулком садящаяся по ступне и на четыре пальца поднимающаяся выше щиколоток. А фасон, какой фасон... Сказка! «Полдень в Палермо», мечта всей моей юности, расцвеченной в немалой степени и фильмами о суровых людях с юга Италии. Кому-то моя обновка покажется старомодной, кому-то наоборот, предвестником очередного возвращения классики, но главное, она — удобная. И уютная.

Всё, належался, намечтался! Пора завтракать. А что у нас на завтрак?

По законам жанра следовало бы жарить яичницу с беконом, ибо чем ещё может насыщать себя рано утром настоящий англичанин? Но топлёный на сковороде подкопчённый свиной жир — не самая здоровая пища, а я англичанин только наполовину. Папину.

Генри Джеймс Стоун, высокий, плотный, отчаянно рыжеволосый и столь же отчаянно весёлый лондонец, приехал в Ройменбург тридцать пять лет назад, по долгу службы. В город, который я по праву считаю своей родиной, вообще приезжают только по делам. А остаются жить исключительно по любви. В папином случае любовь нашла своё земное воплощение в лице чистокровной немки, белокурой и строгой Дагмары Хоффманн, что любопытно, также оказавшейся в городской черте не из любопытства и праздности, а в процессе рабочей поездки. Но Гермес охотно уступил бразды правления судьбами своих подопечных Афродите, и не прошло и полугода, как в пригороде Ройменбурга Ноймеердорфе поселилась молодая семья. А ещё спустя совсем небольшое время у четы Стоун-Хоффманн появился наследник, которого по настоянию мамы назвали Джек.

Да, именно мама ратовала за то, чтобы я носил сугубо английское имя. Как она объясняла, из-за моей похожести на отца. На деле же, грубоватые очертания подбородка и суровые брови я унаследовал скорее от Дагмары, в крови которой наверняка прятались следы не одного рода германских рыцарей. Светло-каштановые волосы и ожидающие своего звёздного часа рыжевато-пшеничного оттенка усы — вот это точно от отца, вне всякого сомнения. А глаза получились серединка на половинку: не голубые и не густо-серые, а что-то среднее. Впрочем, для Ройменбурга моя внешность была самой обыкновенной, и назвать меня можно было с тем же успехом и Джованни, и Михелем, и Роландом. Никто бы не удивился, потому что... Жители Ройменбурга никогда и ничему не удивляются, а если быть уж совсем точным, ни за что не покажут малознакомому человеку своего удивления, такова их сущность, сложившаяся на протяжении более чем трёх веков с момента основания города.

То было время ослепительных падений и взлётов. Рушился Ганзейский союз, укреплялась королевская власть европейских владык, открывались новые горизонты на западе и востоке, а в тихой северной провинции, которую миновали потрясения войн, как торговых, так и завоевательно-освободительных, три близ расположенные деревеньки мало-помалу придвинулись друг к другу своими границами, а потом и вовсе слились воедино, благо регулярно пополнялись новыми обитателями, бежавшими то ли от мирской суеты, то ли от врагов, то ли от друзей. Тишь, гладь и божья благодать сопровождали бытие будущих ройменбургцев почти полтора века, когда вдруг стало ясно, что поселение вполне заслуживает права носить гордое имя «город», и на общем сходе было решено обратиться к властям с полу-требованием, полу-просьбой об изменении статуса. Власти, как это ни странно звучит, согласились, даже без чрезмерной мзды, и в середине 18 века от рождества Христова в северной Европе возник новый город, свободный от предрассудков заносчивых долгожителей и принимающий в своих стенах любого, кто... Умеет любить.