Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

— До свидания!

Я тоже выбрался из машины, но даже не догнал свою спутницу: девушка оказалась у двери намного быстрее. Правда, фроляйн Кене обернулась и попросила:

— Подожди пару минут, ладно, дядя Джек? Мне нужно кое-что тебе отдать.

Отдать? Вроде бы я ничего не просил, и никто мне ничего не обещал.

Пара минут вытянулась в целую пятёрку, но моё терпение выиграло схватку со временем, и я стал обладателем плоской пластиковой коробочки.

— Спасибо, что был со мной сегодня, — с трогательной серьёзностью сказала Агата. — А можно я кое о чём попрошу?

— Конечно.

— Когда встретишь моего братца, врежь ему, как следует. От моего имени.

Девушка приподнялась на цыпочки, чмокнула меня в щёку и скрылась за дверью.

Врезать, значит? Неплохая идея, тем более, весьма совпадающая с моими собственными желаниями. Но сначала нужно вернуться домой и выспаться.

Блондинка тоже покинула машину, пока мы с фроляйн Кене прощались, и теперь стояла, бёдрами опираясь на капот. Честно говоря, я ожидал, что она ещё и закурит, небрежным движением достав тонкую сигарету из какой-нибудь серебряной коробочки, но реальность снова не совпала с фантазиями: Анна всего лишь скрестила руки на груди и приподняла подбородок, закрывая глаза и подставляя лицо ночному ветру.

— Не простудитесь?

— Несколько минут прохлады переживу.

— Тогда не буду мешать. До свидания.

Но повернуться и уйти мне не удалось, потому что блондинка ехидно заметила:

— Вас ещё не отпустили... Джек.

— Разве меня кто-то держит?

— Не смотрите на меня так угрожающе! Ваши собственные мысли — якоря куда более надёжные, чем мои прелести. Не так ли?

Не люблю, когда кто-то понимает меня лучше, чем я сам: чувствую себя неполноценным и униженным одновременно. Говорят, что красивой женщине можно простить всё? Врут. Красота только усугубляет ситуацию, придавая происходящему оттенок издевательства.

— И о чём же я думаю?

— Вы злитесь. А вот на кого сильнее: на себя или на меня, не скажу. Вам виднее.

Она не медиум, это совершенно точно, но моё настроение угадала отлично. Я действительно злюсь. А что ещё прикажете делать, если за один вечер меня сначала посадили в лужу, а потом заставили вывернуть привычную реальность наизнанку?

— Что вы сотворили с девушкой... Анна?

Блондинка скучающе зевнула:

— Ничего дурного или опасного. Вы могли причинить ей куда больший вред.

— Какой ещё вред?

— Ну, только не стройте хорошую мину при плохой игре! Вы же сами оставили школьницу наедине с тем господином. Неужели не было понятно, чем всё завершится?

Конечно, было. Я действовал не просто с умыслом, а предельно коварно, причём и когда удалился в туалетную комнату, и когда выдерживал паузу, и когда просил о помощи. Собственно, моим намерением было...

— Но этого вам показалось мало, и вы... — Она шагнула мне навстречу, и воздух принёс обрывки шлейфа тонкого аромата, окутывающего фроляйн Штерн. — Вы подставили под удар меня.

— А вы с честью его выдержали.

— Но осталась в долгу, не так ли?

Возразить нечего. И когда её рука начинает движение, я, хотя и знаю место назначения наверняка, не пытаюсь помешать или увернуться. Пощёчина оказывается хлёсткой, звонкой, но ничуть не болезненной или обидной. Как ни странно, мне почти хотелось её получить.

— Я задам только один вопрос. — Лицо Анны приблизилось к моему на расстояние нескольких дюймов. — Почему? Почему вы сами не вошли в комнату и не задали трёпку тому мерзавцу?

— Потому что я... ну, скажем, трус.

— Вы только что убедительно доказали обратное. Не лгите! Ложью вы оскорбляете меня больше, чем правдой.

Скажи, скажи всё, как на духу! Зачем скрывать то, что и так можно узнать, стоит лишь обратиться в осведомлённые организации? Зачем обижать женщину, ведь она спрашивает не из праздного любопытства, а...

Преследуя определённую цель.

Бррр, опять это странное ощущение вмешательства извне! Но ведь мысли были мои? На сто процентов. Тогда откуда возникает ощущение направленного давления? Словно время от времени кто-то или что-то вдруг пропускает какую-либо незначительную мысль через своеобразный усилитель, и ерунда, мелочь, чепуха оборачиваются омутом, стремительно затягивающим в себя моё сознание.

Сумасшествие какое-то.

— Я не могу сказать вам правду о себе.

— Почему?

— Потому что свою клетку каждый должен рушить сам.

Она вдруг расслабилась, и я только теперь понял, что ещё мгновение назад каждая клеточка тела фроляйн Штерн была напряжена до предела, а может быть и превысила таковой.

— Вам нет смысла слушать эти песни.

— Ммм?

— Диск, который передала девушка.

Я перевёл взгляд на яркую наклейку под прозрачным пластиком. Эш, альбом «Уходя и возвращаясь».

— И всё-таки, послушаю.

— Как хотите. Но всё, о чём здесь поётся, вы уже знаете, просто подзабыли. Немножко.

Анна поёжилась и запахнула пиджак плотнее.

— А вот теперь мне стало холодно... Куда вас подвезти?

— Благодарю, я доеду сам.

— Брезгуете моим предложением? Или боитесь?

— Ни то, ни другое. Не хочу тратить время зря.

Ладонь фроляйн Штерн игриво скользнула по лацкану.

— Ну почему же зря?

— Потому что вы слишком привыкли подчинять.

Она вздрогнула, и на мгновение мне показалось, что мягкие губы скривились в презрительной гримасе, как ни странно, обращённой вовсе не в мой адрес.

— Всего хорошего... Джек.

— Доброй дороги... Анна.

Блондинка открыла дверь машины, но перед тем, как опуститься на кожаное сиденье, с рассеянной улыбкой заметила:

— Никогда не предполагала, что отказ может доставить больше удовольствия, чем согласие... Значит, один прут моей клетки всё-таки сломался. Благодаря вам.

И обещание новой встречи прозвучало во всём. В голосе. В движении пальцев, скользнувших по лакированному металлу. В глухом щелчке замка.

Но только не в мыслях фроляйн Штерн.

Ночь выдалась спокойной, без ярких сновидений и глобальных переживаний, поэтому утром, слушая треск и шипение колбасок на сковороде, я был благодушен, как Будда. До той презренной минуты, когда телефон зазвонил в первый раз.

— Слушаю.

— Прошу соединить меня с герром Стоуном, — надменно прогнусавили в трубке.

Этот голос знали и помнили все мои местные коллеги по работе с чужими мыслями. Более того, не смогли бы забыть, если бы даже посвятили процессу борьбы с воспоминаниями всю оставшуюся жизнь. Мой утренний покой побеспокоила Исполнительный секретарь Президиума коллегии медиумов города Ройменбурга, фрау Эртте, женщина в летах, повидавшая на своём посту всякого разного, а потому принципиально не удивляющаяся, скажем, чудесам.

— Я слушаю.