Богдан Сушинский - АНТАРКТИДА:Четвертый рейх

Когда он жадно проглотил второй бутерброд с колбасой, Норманния переложила ему оба бутерброда из своей тарелочки, только бы он поскорее насытился и вновь обрел дар речи.

– Вы все слышали, - наконец прорезался у него чавкающий голос. – Тело Оливейры исчезло. Свою причастность к этому исчезновению сеньор Грэг Микейрос категорически отрицает.

– Вы всерьез могли бы предположить, что с похищенным из морга телом погибшей жены он отправился за двести километров, в столицу, чтобы оттуда отбыть вместе с ней в Непал?

– Ставить под сомнение полицейскую версию всегда легче, чем развивать ее, сеньора Менц, – не скрывал своего уязвленного самолюбия капитан Баррас. – По этому поводу я сам могу поиздеваться хоть над министром внутренних дел, но факт уже запротоколирован: тело сеньоры Оливейры из морга исчезло. И вам еще очень повезло, что обнаружился сам доктор Микейрос, иначе полиции пришлось бы…

– …Очень долго разрабатывать версию того, – не осталась в долгу фон Криффер, – как двое иностранцев похищали из морга тело не ими убитой женщины, чтобы похоронить в одной могиле с убитым ими сеньором Микейросом?

Капитан надолго замер с открытым ртом, до которого так и не смог донести остаток последнего бутерброда, а затем вдруг рассмеялся:

– Вот этот очень интересный поворот, сеньора журналистка, – со стремлением похоронить их в одной могиле. – Видно, что вы поднаторели на описании подобных сюжетов.

– Я их не описываю, сеньор капитан, – довольно рискованно парировала диверсионный унтерштурмфюрер СС Нормандия фон Криффер, – я их сотворяю.

И диверсантке еще очень повезло, что полицейский не собирался вникать в тонкости ее мстительных женских подковырок

– Хотите, сеньора, я дам вам еще больше повода для иронии?

– Окажите любезность.

– Услышав об исчезновении тела Оливейры, доктор Грэг Микейрос не выказал никакого удивления, а вся реакция его заключалась в убийственной сентенции: «Этого следовало ожидать». И все, и ни звука больше. И потом, кто может объяснить мне поведение интеллигентного мужчины, который уезжает из города, прежде чем тело его жены будет предано земле? Разве это не вызывает подозрение? Но это еще не все. Выясняя мотивы убийства сеньоры Оливейры, криминальная полиция прошлась по ее биографии, то есть по тем анкетным данным, которые, со слов самой сеньоры Оливейры, были у нас в полиции. Так вот, всплывают любопытные факты. Прежде всего, выяснилось, что в названном ею университете, на факультете философии, студентка по имени Оливейра Андеррас никогда не обучалась. По крайней мере, в указанные самой Оливейрой годы. Дальше – еще интереснее: в школе, которую она якобы окончила, такой ученицы в те годы тоже не было. Но, что самое поразительное, в местечке Кавадес, родном городке Оливейры, никто никогда не слышал, ни об Оливейре, ни о семье адвоката Андерраса. Само собой разумеется, что паспорт и даже свидетельство о рождении оказались фальшивыми. Университетский диплом – тоже. В ассоциации альпинистов никто не мог вспомнить о такой альпинистке, ее имени нет в регистрационных маршрутных книгах восхождений. Как бы вы могли объяснить все это, а, доктор Кодар? Или вы, досточтимая сеньора?

Барон ошеломленно взглянул на полицейского, на Норманнию и вновь на полицейского. Он не сомневался, что теперь полиция захочет уточнить некоторые подробности из биографии доктора Кодара и журналистки Герты Менц.

– Биография человека, особенно сеньоры из высшего света, не может состоять из неточностей, – все еще не способен был угомониться капитан. – Сеньора не может свалиться с неба. Она где-то родилась, где-то жила, училась; у нее должно быть множество знакомых. В конце концов, она должна иметь родителей, родственников, близких. Кстати, быть агентом иностранной разведки она тоже не могла. Какой смысл засылать агента, чтобы он многие годы прожил на этом плато, несодержащем в своих камнях ни одной государственной тайны и куда имеет доступ любой иностранец? Исследования и гипотезы доктора Микейроса, замечу тоже, никогда не были государственной тайной. Или, может, я не прав, доктор Кодар?

– Слишком категорично утверждаете, что человек не может свалиться с неба, – сдержанно заметила новоявленная хозяйка виллы – Анализ необычной ситуации всегда требует необычных, неординарных подходов. Ну а во всем ином вы жестоко логичны.

– Не знаю, не знаю, сеньора. До сих пор все происходило наоборот: люди уходили на небо. Появлялись же они на земле совсем иным способом, – по-солдафонски рассмеялся капитан и, поблагодарив за угощение, поднялся. – Мне пора, господа, – молвил он, ударяя ногтем указательного пальца по огромным часам, тикающим на его руке, словно мина с часовым механизмом, которая вот-вот должна взорваться. – Нам всем пора, господа, – многозначительно добавил он.

Февраль 1939 года.

Перу. Вилла «Андское Гнездовье»

в окрестностях Анданачи.

Следующую ночь Теодор и Норманния провели в залитой лунным сиянием постели. Это была ночь любви, во время которой они ни словом не вспомнили, ни о проводившем ночь в своем рабочем кресле докторе Микейросе, ни об Оливейре, вообще ни о ком, с кем им пришлось иметь дело в эти андские дни, и ни о чем, что здесь в эти дни происходило. «Настоящий диверсант, – учили их когда-то в диверсионных школах, – это человек, который умеет прощаться с прошлым и не боится встречать удары будущего».

– Ты хотел бы остаться здесь навсегда? – спросила Норманния после того, как, устав от утренних ласк, они откинулись каждый на свою подушку и истомно закрыли глаза.

– Есть люди, которые молят судьбу о постоянстве и способны умирать в смертельной тоске, вызванной любыми переменами; и есть люди, которые смертной тоской боятся постоянства и молят судьбу, чтобы та позволила им умереть в дороге или во время очередной авантюры. Так вот, я принадлежу к этим, последним.

– Самое ужасное заключается в том, что и я тоже, очевидно, принадлежу к ним, – томно вздохнула Норманния,

– В таком случае мы родственные души.

– Что, к сожалению, проявляется не только в мании бродяжничества, мой Полярный Барон, – вновь потянулась к нему фон Криффер, но в это время в дверь постучали и один из охранников, не дожидаясь реакции хозяев виллы, прокричал:

– Сеньор Кодар! Вас к телефону! Срочно! Из Лимы!

– Дело не в Лиме. Кажется, о нас вспомнили в Берлине, – ворчал фрегаттен-капитан, с истинно солдатской быстротой бросаясь к одежде.

– Или же продолжила свои исследования криминальная полиция, и теперь нас не может забыть местная контрразведка, – заметила Норманния, все еще пребывая под впечатлением от разговора с капитаном Баррасом и изложенной им истории, связанной с исчезновением тела Оливейры.