Вера Камша - Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

После победы над собственными офицерами Ариго выдохся напрочь. Генерал еще понимал, что происходит, когда под рычанье дорвавшегося до жертвы врача его укладывали на носилки и волокли сквозь солнечные заросли. Все, что Жермон мог, это не закрывать глаз, и он их не закрывал – то ли из упрямства, то ли из страха потерять сознание. Солдаты несли своего командующего медленно, словно на похоронах, и столь же медленно, в такт тяжелым шагам, качались здоровенные пятнистые цветы. Их становилось все больше, они гудели, как какие-то шмели, а под горой узкой, чуть ли не торской долиной шла артиллерия. Угрюмые ежи волокли четверные запряжки с тяжелыми пушками. Дрожала земля, противно скрипела на зубах поднятая лапами и колесами пыль, хвост и голова колонны терялись в желтом сухом тумане. Кто ее вел, с носилок было не разглядеть, но вдоль растянувшегося обоза, подбоченясь, ехал на своей Бабочке Кроунер.

– Двигать нужно чрез-вы-чай-но осторожно, – вещал разведчик, – чтобы не по-вре-дить тромб, который закрыл разрыв со-су-да. Через какое-то время сосуд спаз-ми-ру-ет-ся и кровотечение – нет, не прекращается, но уменьшается…

Сквозь пыль проступили очертания каких-то зданий. Печальный Язык… Форт дрожал и кривлялся, словно стал собственным отражением в исцарапанной ветром Хербсте. На флагшток вместо знамени кто-то прицепил окровавленную одежду. Кровь на рубашке поднялась до живота, в крови была и штанина. Ставшее жестким сукно не желало реять по ветру, его следовало заменить, как и генерала… Немедленно, пока не увидел уткнувшийся в толстенную книгу Бруно.

– Не-об-хо-ди-мо срочно поднять кро-вя-ное давление, – объявил фельдмаршал, чихнул, оказался мэтром Капоттой и захлопнул том Дидериха. Раздался пушечный залп. Кроунер поднял Бабочку на руки и зашвырнул в рассыпавшийся тяжелым задымленным снегом бастион. Кобыла, недовольно мяукая, стала пробиваться сквозь холодную целину, оставляя достойный обоза след. Когда пришла зима, Ариго не заметил, но оттого, что лета он так и не увидел, стало обидно. До не свойственных генералу слез.

– …давать жаро-по-ни-жа-ющее и непременно – красное вино, – донеслось сквозь трещащую, как туча кузнечиков, метель, – же-ла-тель-но – с медом и гвоздикой… хорошее кро-ве-твор-ное.

Зима из серой стала синей и пронзительно холодной – не миновать лезть на крышу. Если не снять с флагштока мундир, они замерзнут до смерти, а форт сейчас бесполезен. Жермон так и сказал, и тут выбравшаяся из снежного месива Бабочка вцепилась когтями ему в бедро.

– Это приказ командующего, – спокойно объяснил Придд. Он был совершенно мокрым. Опять прыгал по льдинам! Ну и обормот, ведь было же приказано…

– Полковник Придд! – рявкнул Ариго. – Не сметь бегать по льду! Вам ясен приказ?

– Да, господин генерал, – подтвердил наглец и чихнул. Запахло кровью, винным уксусом и какой-то горелой мерзостью. Не порохом – хуже… Жженые перья! Кто-то палит курицу… Жермон открыл глаза, которые вроде бы и не закрывал. Он лежал в том самом домике, что служил ему резиденцией, на собственной кровати, если, конечно, у него имелась какая-то собственность, кроме шпаги и перевязи. Пахло паленым, в распахнутое окно лезли темные ветки и холод. Вечерело, а может, было темно в глазах.

– Закройте окно, – распорядился генерал и понял, что никакой зимы нет и завтра дриксы опять полезут. Или не завтра – их все-таки порядочно отделали…

Над кроватью нависла до невозможности сосредоточенная рожа, в которой Ариго узнал штабного лекаря. За рожей виднелись ухо, щека и плечо с полковничьей перевязью. Ну, хоть что-то!

– Берк, – спросил Жермон спрятавшегося подчиненного, – Ансел убрался?

– Мой генерал! – Берк сунулся к кровати, но был оттеснен, вернее, отброшен докторским задом.

– Мой генерал, – обрадовал врач, – вас морозит из-за кровопотери. Я ушил рану, но нужно лежать. Десять дней, не меньше. Двигаться нельзя ни в коем случае, а нога должна быть поднята хотя бы на высоту подушки, иначе я ни за что не ручаюсь.

– А с подушкой ручаетесь?

Почему у лекарей при исполнении такие мерзкие голоса? Пока ты здоров, люди как люди, а угодишь к ним в лапы – хоть кусайся!

– Кость не задета, – ушел от ответа врач. – Если не начнется заражение, дней через десять вы сможете вставать, а через месяц будете полностью на ногах.

Ответ Жермон оценил по достоинству. Коновал не солгал ни единым словом – костей в животе еще ни у кого не находили, а без заражения он бы и в самом деле встал. Только раны в брюхо без заражения не обходятся.

– Первую неделю боли будут очень сильны, – пустился во все тяжкие лекарь, – потом наступит облегчение, но хромота все-таки возможна.

– Вы настаиваете на том, что я ранен в бедро?

– Разумеется, – все так же умело огрызнулся врун. – Я еще не ослеп, и генерал Ансел тоже.

– Где он, раздери его кошки?!

– Повел корпус на соединение с маршалом Запада. Вы хотите отменить отданный приказ?

– Я хочу видеть рану.

– Это невозможно. Я не позволю вам ее тревожить! Это чревато повторным кровотечением с самым печальным исходом.

Девять из десяти, что врет, но позволить себе печальный исход раньше времени Ариго не мог. Генерал прикрыл глаза, вслушиваясь в боль. Сильнее всего болело в паху, но в живот тоже отдавало, а вот якобы простреленное бедро вело себя смирно. Все было очевидно, но многолетняя привычка велела проверить и только тогда решать. То есть он уже все решил, но вдруг врач с Анселом не врут? Тогда можно уснуть, утонуть в теплой щенячьей слабости, забыть до утра про Ансела, Бруно, обоз, найденные Бавааром пушки…