Ольга Табоякова - From Moscow to love

И вот, я стал смотреть снимки с этого проекта. В связи с тем, что только-только поставил себе на комп новую версию фотожабы, то попробовал кое-что. Но главное , что я добавил церковь из одной фотографии в другую. По нормальному можно сказать, что я скомпилировал, в смысле наложил. Сделал и забыл. Может быть бы и не вспомнил, но довелось побывать на том месте. К моему удивлению, там где был пустырь появилась церквушка. Она была еще не достроена, но уже было видно, что это будет. Это было просто совпадение, но как-то запало мне это в душу. Сейчас уже я могу сказать, что запало именно тем, что церковь строилась именно такая, какая у меня была на фотографии.

Я пришел домой, и прекрасно понимая, что я чокнулся, я взял снимок и создал подобную компиляцию. В одном месте я убрал дом, в другом добавил деревьев. Еле утерпев до утра, я отправился туда, как только встал. Ничего такого там не было. Все, как и раньше. От сердца отлегло, но все равно в мозгах засело. Прошло полгода. Я не знаю, как, наверное, ноги сами привели, но я оказался на том месте. Все, как я и сочинил в фотожабе: дома нет, скверик и прочее. Два совпадения? Возможно. Но здесь я уже сорвался с цепи. Я творил. Тогда я менял не только места, но и людей. К фотографиям своих знакомых из двора я добавлял других людей, а где-то наоборот убирал. Мню, что в то время на меня затмение нашло. Подумать я не удосужился. Но сделал, а потом стал ждать результатов.

Прошло время, не полгода, а несколько меньше. Мой сосед внезапно женился на девушке, случайно подставленной в его фотку. У другого умерла мать, которую я удалил со снимка. Третий вдруг разбогател. Он стал ездить на подобной машине, что появилась моими стараниями рядом с ним на снимке. Облик города тоже менялся. В одном месте даже остановку перенесли.

Я убедился в том, что я могу что-то делать. Город и люди менялись согласно моим желаниям.

Почти три месяца я не снимал. Я не мог. Я начал, наконец, думать.

Потом опять вернулся к снимкам свадеб и корпоративов, а также на паспорт и права. Мне не хотелось снимать, не хотелось печатать. Я боялся.

Так вот я и узнал, что я умею бояться. Я не знал, что делать с моим даром. С одной стороны, я вроде умею менять жизнь людей и города, а с другой, имею ли я на это право? Я не знал. Я не хотел решать за других их жизни. Какое мое дело?

Я попробовал изменить свою фотографию. Ничего не произошло. Сам на себя я влиять не мог. И зачем мне этот дар? Не знал, жил спокойно. А теперь?

- И что? - полюбопытствовал историст Семен. Ему очень надо было знать, что было дальше, а этот рыжий замолчал, уйдя в свои мысли.

- А ничего, - пожал плечами фотограф. - А что может быть?

Семен открыл рот, но применения такому дару не нашел. Не хватило своего воображения.

- А все-таки? - Водила поддержал заткнувшегося было историста.

- А что вы предлагаете? - рыжий проявил некоторое раздражение. - Кому нужны мои потуги, а тем более, как я могу знать, что и кому делать? Я, что Всевышний что ли? Я просто человек.

Елисей подвинул к себе чашку с кофе, раздумывая положить ли себе сахар. Не стал.

- Я не об этом, - отмахнулся историст. - Я хочу спросить, каково это быть таким?

Рыжему явно не понравилось, что о нем говорят, как о редком зверьке.

- Послушайте, уважаемый Семен, - фотограф готов был вспылить, но в тоже время казалось, что гнев идет не изнутри, а это лишь наносное, ненастоящее.

Елисей решил, что надо сообщить о проблемах фотографа профессиональному психиатру. Пусть посмотрит, а то с таким даром бездушный человек много плохого может натворить.

Рыжий опять стал напоминать рыбу, замороженную пару столетий назад.

- Я не понимаю о чем вы, - с достоинством осадил он назойливого историста. Но тому было мало. В конце концов, истории достаются только любопытным.

- Я о том, как это жить с таким даром и не знать, как его использовать, - с достоинством объяснил бездушный историст.

Елисей прикинул, что здесь может начаться третья мировая война. Но рыжий не дрогнул.

- А просто, как и все, - с мерзкой улыбкой отпарировал фотограф. - Я живу, как и все. Много ли вам приносит счастья ваш дар?

- Мне? - историст был искренне возмущен. - Это смысл моей жизни.

- Вы удовлетворены своей жизнью? - все еще настаивал Вадим.

- Конечно, - Семену было жутко странно слышать подобные вопросы.

- А кто вам сказал, что я не удовлетворен своей жизнью? - продолжил настаивать фотограф. Остальные не вмешивались в этот разговор.

Елисей оценил, что у рыжего голова варит. Ловко он перевел вопросы о даре к вопросам о счастье и оттуда к удовлетворенности своей жизнью. А вот историст замедленно ловит логические связи.

В принципе, дальше мог быть один ответ, который вернул бы разговор в прежнее русло. Но Елисей не думал, что историст отважится так высказаться. Семен рискнул.

- Так по вам же видно, - ляпнул безжалостный историст.

Рыжий фотограф покраснел, а затем побледнел. За столом повисло молчание. Елисей подумал о том, что делать, чтобы сгладить конфликт, но вдруг понял, что городу хочется скандала. Это же тоже эмоции, да и разборка вполне впишется в программу лечения от весенней депрессии. Елисей тогда решил, что его прямым долгом является необходимость подлить масла в огонь, чтоб уж скандал был шикарным.

- Вы предвзято относитесь к сексуальным меньшинствам? - лекарь спросил это несколько ядовито.

Историст взбесился. Ведь всегда заводит, если вас уличают в нетерпимости, а уж тем более, если уличают вполне обоснованно.

А вот фотограф покраснел.

Елисей поставил диагноз, что фотографу плохо и с мужчинами. Несчастный человек.

- Я? - Семен не нашел ничего лучшего, как возмутиться.

- Вы ведь об этом? Или нет? - лекарь знал, что надо пока смирить волны, чтобы затем поднять еще большую бурю. Как-то супруга провела ликбез на тему эстетики и тактики скандалов. Эти сведения очень помогли беззлобному лекарю притворяться "своим" в этом хаотичном и скандальном мире.

- Нет, конечно, - истористу не привыкать быть изворотливым.

- Тогда о чем? - Вадим уже вспомнил, что он должен себя защищать.

Семену сложно было ответить связано и более менее адекватно, но он попробовал.

- Я о глазах. Они зеркало души...

Развить свою пространную мысль он не успел. Вадим прервал его:

- Не трудитесь, - цинизм звучал и звенел в его голосе. - Вы об этом. Я не комплексую. Да, я склонен думать, что я гомо, а не гетеро.

Елисей опять-таки вздохнул. Это "склонен думать" говорило, что фотограф истинно несчастен. Он не может понять себя или принять. Лекарю подумалось, что он весьма удачлив. Еще ни один город не пытался сменить ориентацию. Елисею на секунду представилась подобная проблема в масштабах его деятельности. Как действовать, он не мог себе даже вообразить. Хорошо, что город не мог подслушать его мысли.