Ольга Табоякова - From Moscow to love

А тогд...

- Погодите! - весьма истерично взвизгнул историст.

- Да? - Алексею не понравилось, что его перебили.

- Как вы встретили этого человека? - требовал он ответа.

- Как обычно. По мосту сюда-туда и туда-сюда шляются же эти писатели великие. Они истории так собирают, - для Алексея это было привычным, а вот историста Семена задело за душу. Как кто-то посмел обойтись без него?

Елисей позволил себе еще раз вздохнуть, теперь еще и этому балбесу мозги промывать. Он должен заниматься идеями и писателями, а не терзаться по поводу свободных авторов.

- Так что же было дальше? - Елисей попробовал вернуть теплую атмосферу разговора.

Алексей пересилил себя и продолжил рассказывать.

Я решил, что пора мне из этого выбираться. Но уйти просто так не представлялось возможным. Это почти нереально. Я не говорил, но каждый день чувствовал, что они на меня рассердятся, если я только попытаюсь уйти.

- Они кто? - уточнил Шансовик, намазывая кусок хлеба маслом.

- Высшие, конечно же, - пояснил свою мысль "прошлогодний человек".

Я стал тайным бунтарем. Я даже не думал, что бунтарствовать это так помогает жить. Я опять почувствовал себя живым. Нельзя жить чужими жизнями, что я и делал так много лет, надо жить своей. Жажда свободы - вот, что стало моей кровью. Я вознамерился выбраться из этой ловушки, при этом, четко осознавая свой долг перед следующим служителем. Я никогда и никому не желал бы повторения моей судьбы.

Как сбежать, будучи прикованным? Очень просто, надо лишь разрушить общий мир до основания. Признаюсь, что тогда я стал думать о войнах. Война это здорово. А лучше всего это гражданская война. За моими осторожными раздумьями и планами прошло не так уж и много времени. Наступил двадцатый век.

До этого у меня была одна попытка, но она не удалась. В стране удержался порядок, а мне нужен был хаос. Можете меня осудить, что организовывать хаос только для того, чтобы сбежать, это гадко, но я верил в себя и в предназначение. Я ведь выходил не только сам, я закрывал этот мост. Не в благо он людям, да и миру тоже. Вон сколько прорех в ткани мира и истории. А все почему? Потому, как ходят туда-сюда, меняют, творят, желают и воплощают.

Наступившее время показалось мне благоприятным для моих высших планов. Я сам стал активным участником этих событий.

После такого признания присутствующие посмотрели на рассказчика с некоторым любопытством. Теперь они узнали его. Все же личность в недавней истории весьма примечательная. Кто бы мог подумать, но говорят же, все войны, также как и другие великие вещи, меняющие лик мира, творились именно такими сдвинутыми.

Я стал весьма публичным человеком. Конечно же в миру звали меня по-другому, но это не мешало мне быть зверем. Я, кстати, уничтожал людей, знающих об этом месте. Тогда это называлось чисткой. Я работал в системе безопасности, можно сказать, что возглавлял ее.

Тогда я даже стал писать стихи:

"И смерти век, покоя нет,

Пока горит огонь в ночи,

Разрушить мост и свет,

Что даст нам сил и кирпичи".

Историст поморщился от подобного творчества. Остальные даже не нахмурились. Елисей же подумал, что историст теперь любую рифму, пусть даже совсем дурацкую рифму, будет воспринимать очень болезненно.

Я стал преуспевать в своих планах. Хаос воцарялся, хаос правил бал. Город стал разрушаться, но это меня мало волновало. Я должен был выбраться и восстановить равновесие.

Я уничтожил всех, кто хоть как-то мог знать об этом месте и обо мне. А потом мне пришлось убить моего верного помощника. Звали его Гришей. Как сейчас помню, что пили мы по-черному. Пили уже пятый день, а я не мог упиться до того состояния, чтобы убить его. Видать все же любил его.

Елисей поморщился. Как лекарь, он бы назвал это страхом перехода к той точке, откуда возврата уже нет. Это было бы гораздо точнее. Но психике даже таких уродов свойственна самозащита.

Я смог его убить только, когда он заплакал. Он знал, что я это сделаю. Он тоже пил, чтобы забыться.

Я сделал это мягко, а потом я приказал разрушить то место. Взорвали все хорошо. Там потом много чего было. Но это не главное. Прослужив еще для порядку немного, так сказать, проверив, что обо мне не помнят, я имитировал свою смерть и поддался ужасам войны. Я смог уехать за границу. Признаюсь, что за время моей службы я возненавидел этот город. Он хорош, но в больших дозах набивает оскомину.

Только вот пожив в больших городах Европы, я осознал, что готов плакать, как хочу назад.

Я вернулся.

Вся моя жизнь в Европе была жизнью одинокого волка. Я ничего не делал. Деньги были, думать не хотелось. Я ходил, глазел на нормальных людей, несколько лет даже не разговаривал с людьми. Собаку завел. Читал тогда много. Оказалось, что пропустил я порядочно. Я сосредоточился на своем служении, на своих проблемах, а мир-то жил.

Надумал я вернуться, и вернулся. Уже лет семь живу здесь.

Все мои опасения, что город не примет меня, оказались беспочвенны. Я не могу объяснить, но знаю, что город меня помнит.

Елисей скрыл нечаянную улыбку. Как бы удивились остальные, если бы знали, что город помнит всех и каждого.

Вот живу теперь.

Алексей замолчал. Казалось бы больше говорить не о чем, но висела в воздухе некоторая недосказанность.

- Я о вас слышал, - дружелюбно заметил Шансовик, - но никак не мог понять, с чего вас зовут "прошлогодним человеком". Может откроете тайну.

- Отчего бы и нет, - рассмеялся, по-настоящему легко и свободно, радостно и светло рассмеялся Алексей. Елисея, да и остальных поразили такие резкие изменения.

Дело в том, что я вернулся к своей деятельности. Мост же отстроили, то есть не совсем так, но я говорить не буду, что там такое. Но могу сказать, что проход есть. И вот поэтому зовут меня так.

Я живу, женился недавно, детей воспитываю, надеюсь на внуков, но иногда я выслушиваю чужие истории, а потом перевожу на ту сторону.

Я делаю это для души и для разума. А "прошлогодним" зовут потому, как меня встретить также тяжело, как и прошлый год. Но иногда это возможно.

Я сюда пришел как раз после того, как перевел на ту сторону одного человека. Хороший человек, но когда-то давно не предусмотрел одной простой вещи. Он тоже из служителей. Но из-за своего идеализма допустил ошибку, не создал себе путей выхода из этой службы.

Так вот я помог, у него есть шанс, который мой друг реализует.

- Вы помогаете только служителям? - удивился Шансовик. С его стороны это был профессиональный интерес.

- Нет, отчего же, - Алексей не видел повода скрывать единственный критерий для принятия своих решений. - Я помогаю только любви. Моего знакомого ждут и очень любят.

- Что ж это достойно, но в моем деле это нереально, - подытожил Шансовик.