Николай Петри - Колесо превращений

О боги! Проснувшись в холодном поту с головой, раскалывающейся от боли, бедный Кальконис готов был расцеловать всех петухов в округе за то, что не дали досмотреть ему концовку ужасного сна! Ибо к снам Лионель относился весьма трепетно.

За трапезой Кальконис был молчалив и рассеян. Аваддон посмотрел на помятую физиономию «компаньона» и ухмыльнулся:

— Хорошо ли почивали, сэр Лионель де Кальконис? Слышал, вам новый титул присвоили… более подходящий вашему облику! Не желаете поинтересоваться, что означает сие таинственное слово — «кальсоны»?

Лионель покраснел и быстро сказал:

— И знать не желаю! Разве могут эти варвары по достоинству оценить тонкую душу настоящего поэта! У них пошлости одни на уме!

— Значит, не желаете? — подвел итог чародей, не скрывая ехидной усмешки. — А зря, колоритное словечко, скажу я вам…

Остаток трапезы протекал в молчании. Аваддон кушал с большим удовольствием — видимо, долгие ночные прогулки по бесплотному миру теней нагоняли завидный аппетит. Чего нельзя было сказать про Калькониса, которому после ехидных слов Аваддона и кусок-то в горло не лез! Так и встал «поэт с тонкой организацией души» из-за стола голодным и растревоженным предстоящей миссией.

Уже уходя к князю, маг на ходу бросил опечаленному философу фразу, от которой у последнего настроение не улучшилось ни на йоту:

— Помни, — прошипел чародей, ужасно закатив глаза, — если увидишь ЭТО раньше кудесника, — навсегда останешься в земле росомонов в виде деревяшки безобразной!

Что и говорить — умел Аваддон подбодрить человека в трудную минуту!

Кальконис обреченно поплелся выполнять поручение чародея. В голове его бродили мрачные мысли по поводу сегодняшнего пророческого сна… Но не зря же он сам себе присвоил рыцарский титул! Он покажет этим надменным дикарям, что собой представляет настоящий гигант философской мысли и титан рифмоплетства! Однако совсем некстати в мозгу промелькнула грустная мысль: «…и никто не узнает, где могилка моя…» Боевой задор почему-то сразу улетучился (может, полетел искать эту самую могилку?!), и Лионель заметно скис.

В гридне их терема Кальконис с опаской приблизился к шкатулке, в которой находилась… Аваддон назвал ее Флоратой-демоницей, превращавшей первого, кого увидят ее слепые глаза, в клубок из трав, кустарников и деревьев. Дрожащими руками Лионель взял шкатулку, но сразу же поставил ее на место. Немного подумал и завернул опасный футляр в кусок яркой восточной ткани-оксамита. Так-то надежнее будет! Тяжко вздохнув над своей нелегкой долей, он отправился на ратный подвиг.

До ворот из княжеского двора Лионель добрался спокойно. Правда, ему почудилось, будто кто-то крадется за ним. Он даже остановился ненадолго но вокруг все было спокойно. Гриди, женщины, дети сновали по двору по своим надобностям, и никому из них не было дела до трясущегося от страха чужеземца. Кальконис облегченно вздохнул и продолжил путь мимо ворот к опущенному мосту. Стражники, увидев Калькониса, только копьями махнули дескать, ступай себе, чудо ты заморское! Подобное пренебрежение его персоной на сей раз не вызвало у Калькониса обычного возмущения. Сейчас его интересовала только шкатулка, которая своим содержимым буквально жгла руки несчастному философу.

Он был уже на мосту, и до спасительного леса оставалось совсем недалеко, когда знакомый голос заставил его вздрогнуть:

— Сера Кальсона, а для чего вам шкатулка? — Перед Кальконисом стоял княжич Дагар и сверлил его не по-детски серьезными глазами.

— Да я… травы целебные собирать иду для лекаря Аваддона…

— Кто же траву в шкатулку собирает?! — удивился княжич.

— М-м-мы… собираем! — Ой, не ко времени принесло княжича, ой, не ко времени! Кальконис даже озираться стал: может, и отроки где вокруг обретаются? Но на дороге никого не было, и философ немного осмелел: — А я в шкатулку еще ракушки всякие ценные да камешки складываю!

— Покажи, — попросил недоверчивый мальчик и потянулся руками к шкатулке.

— Нет! — Кальконис от страха стал снега белее. — Их нельзя доставать они солнечного света боятся!!!

— Чего это они должны света бояться, если ты их на берегу собираешь?

— А это секрет, я не могу его тебе сказать. Я слово Аваддону давал!

Княжич подозрительно смотрел на Калькониса. Последнему ничего не оставалось, как пообещать назойливому мальчишке:

— Я тебе потом дам посмотреть.

— Когда?

— А когда соберу все!

— Не обманешь?

— Как можно?! — неподдельно возмутился Кальконис недоверчивости мальчика.

Княжич еще раз посмотрел на странного чужеземца и пошел обратно к воротам, оглядываясь по дороге. Кальконис перевел дух и потрусил в сторону близкого леса. Ему следовало спешить, чтобы успеть оставить шкатулку у шалаша кудесника, пока тот не вернулся из крепости. Философ торопился, как мог, глядя только на свои рука, крепко сжимающие опасную вещь. Поэтому он не видел, как смышленый княжич, так и не поверив болтовне Калькониса, разматывает боевую пращу и вкладывает в нее увесистую гальку. И в тот момент, когда Кальконис, окрыленный скорым завершением своей миссии, шагнул за спасительные кусты, скатанный рекою до зеркального блеска камень вонзился в правую ягодицу философа. Удар оказался таким сильным, а главное — неожиданным, что шкатулка выпала из рук Калькониса и стремительно полетела вперед, словно скорость камня мгновенно передалась ей. Время для Калькониса словно остановилось — и это спасло его: слетевший в полете кусок ткани Флората, освобожденная из открывшейся при ударе о дерево шкатулки, приняла за первый видимый ею после заточения материальный объект!

Что здесь началось!!! Деревья вокруг словно с ума посходили: вытаскивая из земли корни, они хватали ими Калькониса и тянули его к себе; кустарники старались опутать философа чудовищно удлинившимися побегами; даже трава, шевелясь и извиваясь, пыталась заползти под одежду! А там, где секунду назад еще был виден кусок оксамита, теперь творилось что-то невообразимое! Огромный шар из растений всех форм и видов, шевелясь и вздрагивая, катился на Калькониса!..

Конечно, сэр Лионель — храбрый человек, но не до такой же степени! Поэтому он использовал все свои физические данные, чтобы не стать одной из мириад травинок в теле Флораты!.. Ноги сами несли Калькониса, и в этот момент он им вполне доверял, правда, мало понимая, куда именно они несут его! Он опомнился лишь тогда, когда его трясущиеся руки захлопнули за ним тяжелую дверь…

Стало очень тихо. По ногам стекали струйки воды (когда только он успел перебраться через речку Малахитку?!), Кальконис замер и принюхался. Запах показался ему знакомым. С этим запахом у него было что-то связано… Хорошее или плохое? — вопрос в данной ситуации совсем не праздный! Тем более что кто-то настойчиво хватал философа за мокрые ноги!