Эрик Ластбадер - Вуаль тысячи слез

— Это сделал еще мой отец, — оправдывался Курган. — Я тут ни при чем.

— Еще как при чем. — Рубиновые зрачки Нита Батокссса вспыхнули. — Ты Стогггул, а значит, несешь ответственность. Если среди кхагггунов начнутся беспорядки, тебе придется серьезно этим заняться. Волнения и бунты мне ни к чему, понял?

— Конечно, — ответил Курган. Секунду Нит Батокссс стоял молча.

— Я не потерплю с твоей стороны никакого нахальства. — Техномаг шагнул к Кургану. — Думаешь, ты неуязвим? — Раздался треск гиперактивных ионов. — В любой момент я готов доказать, как ты ошибаешься.

Гэргон развернулся и ушел. Лишь когда он скрылся из виду, Курган понял, что мелко дрожит. Правитель немного постоял в коридоре, пытаясь взять себя в руки, и лишь успокоившись, вернулся в спальню.

Рада, полностью одетая, стояла на балконе и докуривала косячок с лаагой.

— Вы выплатите мой долг?

— Прямо с утра, если…

Рада улыбнулась.

— Смелость и отвага, как говорят саракконы. Если что, регент?

— Если ты мне расскажешь, что связывает саракконского капитана Куриона и Нита Батокссса. — Заглянув Раде в лицо, регент улыбнулся. — Я видел Куриона и гэргона в твоем кабинете вместе. — Именно при таких обстоятельствах чуть больше шести недель назад — Курган узнал, что Старый В'орнн и есть Нит Батокссс. — Без твоего согласия они там оказаться не могли.

— Нит Батокссс и Курион встречаются довольно регулярно. Гэргону понравилось мое заведение. У нас всегда людно, шумно и никто ни на кого не обращает внимания. — Рада сложила ладони и переплела пальцы. — Через мои руки прошло немало денег. Ради собственной безопасности я поставила себе нейронную память.

— Но ведь это незаконно.

— Правда? Я и не знала. — Она усмехнулась. — Ну, значит, меня скоро сошлют на исправительные работы куда-нибудь в шахту!

— Стоит на тебя донести.

— Поспешите, у меня есть влиятельные друзья.

Курган рассмеялся. Рада продолжала:

— Незаконная нейронная память зафиксировала значительную часть беседы между Батоксссом и Курионом. Не думаю, что то, о чем они говорили, можно назвать законным !

— И о чем же они беседовали?

— Нит Батокссс очень интересовался саламуууном.

— Я тоже им интересуюсь. Саламуууном торговал Консорциум Ашеров. Только они знают, где его производят. Мой отец считал, что ради этого секрета Элевсин Ашера убил моего дедушку. Только зачем Ниту Батоксссу встречаться из-за саламуууна с Курионом, да еще тайно?

— Как и все моряки, Курион занимается контрабандой, не так ли?

— Верно, он весьма успешно торгует лаагой. Но ведь не саламуууном! Это просто невозможно! Ашеры, которые стали контролировать Консорциум после гибели Элевсина и его семьи, следят за процессом торговли еще тщательнее, чем их предшественники.

— И все же нейронная память определенно зафиксировала, что в основе отношений гэргона и моряка лежит саламууун.

Курган засмотрелся в таинственные глаза Рады. Он был доволен — при первой же встрече она сообщила ему важную информацию о гэргоне. Если он узнает, чем занимаются Нит Батокссс и сараккон, то получит так необходимое превосходство над гэргоном. Правда, ДЛЯ этого придется пообщаться с Курионом.

— Ты молодец, — похвалил он. — Хотя больше мы встречаться не будем. Не желаю вызывать подозрения у твоих посетителей. Однако мне потребуются периодические отчеты. Поняла?

— Да, регент!

— Используй инфодесятиугольники. — Курган махнул рукой в сторону двери. — Пойдем, я познакомлю тебя с моим доверенным хааар-кэутом. Раз в неделю он будет приходить в «Кровавый прилив», ты станешь его обслуживать сама, а на дно кубка положишь инфодесятиугольник. Таким образом твоя информация будет незаметно поступать ко мне.

Рада кивнула и уже пошла к двери, когда правитель остановил ее.

— Расскажи мне про семь Порталов.

— Я ничего об этом не знаю. Что это за Порталы?

Курган пожал плечами, будто это было совсем не важно. Нит Батокссс так старался обнаружить эти Порталы и упомянул, что отблагодарит каждого, кто сообщит хоть какую-то информацию.

— Попробуй что-нибудь выяснить, поспрашивай посетителей. Если что-то узнаешь, сообщи мне.

Регент плотно притворил дверь за Радой.

Терреттт стал запоминать сны. Особенно один из них. Этот сон повторялся довольно часто, и днем, и ночью, оставляя отпечаток на той части мозга Терреттта, которая функционировала более-менее нормально. Так что сон запоминался помимо его воли. Он снился давно, так давно, что Терреттт уже начал к нему привыкать. Хотя то, к чему он привыкал, выглядело воистину жутко.

Во-первых, во сне было темно, во-вторых — холодно. Так холодно, что Терреттт начинал дрожать, как только над ним смыкались ледяные черные волны. Потом он просто висел в этой воде вверх ногами. Почему-то именно отсутствие твердой опоры пугало больше всего. Даже больше, чем темнота и холод, в которых тоже было мало приятного. Впрочем, Терреттта страшила и тьма. Он был уверен, что весь этот шум, голоса и прочие звуки, которые, словно бешеные дикари, раздирали ему голову, доносятся именно из темноты. Дело в том, что тьма эта была особая. Не индиговая сумеречная темнота, которую он часто изображал на своих картинах, не бархатная темнота лунной ночи и даже не мрачная чернота полуночной грозы. Нет, здесь крылось что-то другое, глубже и страшнее. Его словно пропитало недоброе бормотание и зловещие заклинания, полные ненависти, зависти, мести, извращенного желания завладеть чужой жизнью и затушить ее, как жалкий огонек свечи.

Во сне Терреттт погружался в ту темноту, в воду, на вкус напоминающую смесь желчи с горечавкой. Он чувствовал, что рядом есть кто-то еще, что этот кто-то так же, как и он, висит вниз головой и… чего-то ждет. Его раздирали ужасные предчувствия и, конечно, страх. Вода скользила по телу Терреттта, будто тысяча змей, от прикосновения которых ему становилось жутко. Он ненавидел змей за их скользкие прикосновения, вездесущесть и черные мрачные мысли. Именно поэтому Терреттт ненавидел и воду. Пошевелиться он не мог. Чем больше Терреттту хотелось выбраться из воды, тем глубже он погружался. По щекам катились слезы. Не в силах пошевелиться, он чувствовал себя полностью беспомощным.

Терреттту казалось, что из глубины что-то поднимается. Что? Ответа он не знал, потому что в этот миг всегда просыпался. Но каждый раз Терреттт чувствовал себя одинаково — злоба приближающегося существа была столь велика, что она обжигала художника запахом сожженных домов и несбывшихся мечтаний, от которого он задыхался, не в силах даже закричать.

Несколько раз ему казалось, что он подавится собственными рвотными массами, что не сможет раскрыть рот и задохнется. Однако желудки продолжали сжиматься, пока их содержимое поднималось к горлу. Его сердца колотились так судорожно, что Терреттт не сомневался — они вырвутся из грудной клетки, а бешеный пульс разорвет тело на куски. Нервы натянулись, как струна, и он мечтал лишь о том, чтобы потерять сознание и хоть ненадолго забыться.